YouTube: метромедиальное тело в анатомическом театре

Mixtura verborum' 2010: тело и слово : ежегодник / под общ. ред. С. А. Лишаева. — Самара : Самар. гуманит. акад., 2010. — 236 с. стр.42-59

© Е. А. Иваненко

© М. А. Корецкая

© Е. В. Савенкова

 

 

«Так на холсте каких-то соответствий вне протяжения жило Лицо…» – эти строки столетней давности, как ни странно, отлично описывают специфический постсовременный тип телесности, адаптировавшийся к возрастающей мощи информационных потоков и успешно обитающий ныне в глубинах виртуального океана. Медийная среда мегаполиса, охарактеризованная авторами ранее как метромедиальное пространство[1], интенсивно воздействует на телесность, сообщая ей новые специфические черты, настолько своеобразные, что справедливо говорить об особой, метромедиальной телесности. Фрагментарное, парцеллированное, клипированное тело постсовременного человека обретает Лицо и чувствует себя как дома только в зонах со специальными условиями. За создание этих зон идет борьба; постиндустриальное общество раздираемо гонкой изобретения новых сфер «несущественных услуг» для привлечения большего количества потребителей. Несущественное в метромедиальном пространстве обретает статус насущного – удовлетворение праздного интереса, развлечение, шоу становятся способами репрезентации телесности, ее само-чувствием, единственно доступным средством подтверждения ее существования. В этом направлении работают средства масс-медиа, шоу-бизнес, PR –  то есть виртуальное в самом широком смысле этого слова.

Но виртуальное вообще (и даже конкретно Интернет) слишком всеобъемлюще и внутренне разнородно, чтобы о нем можно было сказать что-то внятное без угрозы «растечься». И вот, закинув на удачу невод исследовательского интереса в виртуальную пучину, авторы  данного эссе вытянули чудо морское под названием YouTube[2]. Продолжая рыболовецкую метафору, хочется отметить: YouTube интересен не только потому, что это крупная рыба, но и потому, что это рыба-симптом.  YouTube представляет собой интерактивный, подвижный архив движущихся образов. Причем, в отличие от классического архива, здесь сам порядок организуется  динамикой загрузки и редактирования материалов. То, что этот медиа-проект оказался столь востребованным, позволяет отнестись к нему действительно как к симптому и задать целый ряд вопросов.

Что делает YouTube настолько популярным, на какую, собственно, потребность он отвечает или какой спрос создает? Почему пользователь упоенно инвестирует время своей жизни на размещение своего home video и просмотр таких же самодельных клипов про частную жизнь бог весть кого? Каков механизм выработки наркотической зависимости у пользователя? Что происходит с телесностью, когда она втягивается в это пространство «широкого вещания самого себя»? Что происходит со структурой зрелища при взаимной трансформации широкого вещания и, буквально, канализации[3]?  Можно задать и более радикальный вопрос: если YouTube в определенных аспектах обладает характеристиками телесности, а этот спорный тезис мы и намерены рассмотреть, то что такое тело вообще? Конечно, вопрос в духе «что такое?» слишком метафизичен по структуре, поскольку требует в качестве ответа сущности, упакованной в дефиницию, зато искренне выражает философское любопытство.

Начнем с наиболее очевидного: попробуем предположить, кто и зачем оказывается в рядах пользователей YouTube? Причем, в данном случае «кто» производно от «зачем». Прежде всего, пользователя прельщает легкость обращения с видеоматериалами: легко найти, закачать, посмотреть, разместить и прокомментировать. Одним словом, пользователю легко быть пользователем. Кстати, пользователь в качестве одной из новых форм субъектности продолжает уже знакомый ряд производства субъекта от функции: зритель, читатель, потребитель. Специфика пользователя, если оттолкнуться от этимологии[4], в том, что операции, которые он производит, должны быть максимально облегчены и ускорены. Фигура пользователя двусмысленна: с одной стороны, она ориентирована на предельную экономию времени и средств, с другой стороны, за сосредоточенной деловитостью скрывается огромная махина, работающая только для того, чтобы легонько пощекотать центр удовольствия. Отметим, что именно виртуальное пространство открывает возможности для наращивания масштабов легкости[5].

Когда пользователь заходит в YouTube с целями поиска информации, он позиционирует себя как самостоятельного субъекта с определенным запросом, стратегией и дистанцией; он как бы управляет процессом и сохраняет свою суверенность. Но вот именно, что как бы. Во время поиска информации пользователь обычно «входит во вкус», оказывается увлечен и сам для себя потерян. Потому проект YouTube нельзя назвать архивом в классическом смысле, порядок которого организован таким образом, что если некто ищет точную информацию о количестве жертв Холокоста, то вряд ли сможет отклониться от траектории этого поиска в сторону количества золотых медалистов олимпиады 2000 года. В YouTube же все ориентировано не столько на архивирование и хранение, сколько на потребление, причем немедленное, сиюминутное. Принцип нового, скандального, интересного здесь царит повсюду. Главная страница YouTube или страница с результатом выдачи по поисковому запросу обязательно содержит возможность снять, так сказать, самый навар новостей. В этой кипящей мешанине пользователь движется по траектории собственного интереса, не важно – праздного или нет. И даже сама собственность на интерес здесь повисает под вопросом: мне всегда с отстраненной услужливостью предлагают то, что мне должно быть интересно. Отметим категоричность этого императива: Бесцельно развлекайся! Инвестируй интерес! Узнай о своем желании что-нибудь новое! – такова максима проекта Просвещения в новой редакции. История складывается из того, как прочитывается твое желание. Ты должен заявить минимальный интерес, и тогда тебе подскажут много новых объектов, которые ты можешь захотеть пожелать.

В данном контексте представляется важным соотнести желание и интерес. У этих двух словечек явно разные весовые категории. Желание, с подачи лакановской версии психоанализа, превратилось в ключевой концепт постсовременной мысли, так что при анализе любого опыта трудно отделаться от всего этого комплекса либидо, нехватки, власти и Другого. В то же время, словечко «интерес», похоже, не удосужилось даже толком концептуализироваться. А напрасно, ведь вполне можно предположить, что в информационном обществе есть тенденция к тому, чтобы универсум желания сменился универсумом интереса. Интерес, по крайней мере, характеризующий современного пользователя, далеко ушел от бюргерски-протестантской прагматической трактовки: он отнюдь не всегда является практическим, чаще оказываясь досужим, и только по видимости кажется моим – это еще неизвестно, кто выступает в роли субъекта, когда я говорю, что «мне интересно…». Интерес и желание роднит некая векторность, устремленность, «направленность-на», конститутивная для субъекта, что позволяет увидеть в них наследников (законных или нет – другой вопрос) интенции. Интерес как inter-res по-своему трактует гуссерлевскую максиму «Назад к вещам!», одновременно жадно и безразлично перебирая все те вещички, которые удерживают на текущий момент рассеянный луч внимания. И все. Никаких тебе судьбоносных пирожных мадлен и щек Альбертины, над которыми с феноменологической тщательностью рекомендовал работать Мамардашвили во имя экзистенциального спасения. В отличие от желания, с которым интерес, надо признать, во многом синонимичен, интерес предполагает все-таки заметное снижение эротического градуса, не говоря уже о том, что интерес точнее всего можно охарактеризовать не в терминах травмы, а через метафору неуемного зуда. Учитывая также, что интерес более телесен, чем интенция, но менее плотен, чем желание, можно предположить, что он – нечто иное, как остывающее в процессе виртуального распыления «солнце» желания.

Шоу в духе YouTube предстает перед нами всякий раз заново – без сценарного плана, без линейного разворачивания, нестабильно и ситуативно. В поисках катарсиса серфинг по роликам YouTube может длиться бесконечно. Но конечный результат здесь и не нужен – важно само заполнение времени жизни интересом; важно скармливать желанию лакомые и как бы лакомые куски, не давая ему угасать, обращаясь в страшный бич субъекта постсовременности – скуку. Скука, порожденная скученностью пространства мегаполиса, требует развлечения, размыкания. И здесь YouTube использует самый успешный способ этого добиться – переключает внимание, а вернее, включает его в режим восприятия.  Ориентированный на видео, YouTube предлагает, в конечном счете, созерцание чистого кинесиса: не надо ничего понимать – просто смотри.

Этот новый принцип зрелища порождает новый принцип публичности. Тем более что жизнь в мегаполисе и современный характер связей делают невозможной публичность в старом классическом смысле: ближних оказывается слишком много, частотность ротации в их рядах слишком велика, чтобы устанавливать и поддерживать доверительные отношения. Погруженность в равнодушное и даже агрессивное поле непосредственных социальных контактов приводит к насущной потребности дотянуться до дальнего. Масштабы мегаполиса разрушают «пространство общего дела», которое было конститутивно для античного полиса и социальных моделей, построенных по его типу. YouTube  позволяет создавать своего рода ситуативные полисы  – сетевые сообщества – собирать своих для общего интереса или дела со всего земного шара. Подобные сообщества возникают и пропадают с непредсказуемостью протуберанцев на солнце, и культура непосредственных и устойчивых дружеских связей по необходимости уступает место культуре сетевых друзей (френдов, мемберов, фоловеров и проч.).

Очевидно, что пользователей YouTube интригует возможность испытания границ власти и цензуры. Например, можно запустить скандальный ролик, провокативное политическое заявление и почувствовать себя мальчишкой, который лезет в чужой сад за яблоками не потому, что хочет яблок, а из желания проверить себя в зоне риска. Руководствуясь этой логикой, зацеперы[6] с гордостью демонстрируют свое умение снимать движущиеся вагоны метро снизу, школьники размещают в YouTube ролики, снятые на телефон, о том, как они издеваются над старой учительницей, а старослужащие публикуют видео, сообщающее всему миру, как именно они практикуют неуставные отношения. На YouTube очевидна проблема контроля: специально созданный штат работников цензуры ежедневно удаляет множество неблагонадежных роликов, и ежедневно таких роликов появляется в два раза больше. Еще бы, здесь тело представлено как образ тела, и в таковом качестве его трудно репрессировать; имя же растворено в общей карнавальной анонимности. Плюс к тому объемы видеоматериалов и их ротация таковы, что просеивать весь поток информации в поисках самых разных нарушений –очень неблагодарная и практически невыполнимая задача. Сильно утрируя, можно сказать, что YouTube предоставляет своим пользователям уникальную возможность публичного и при этом безнаказанного преступления.

В каком-то смысле YouTube – это пространство, в котором вуайеристы и эксгибиционисты нашли если и не друг друга, то, по крайней мере, искомое, а именно – универсальное поле для подглядывания за жизнью, включая особо пикантную возможность наблюдения за наблюдающими. Даже при беглом анализе контента особо впечатляет, что подав-ляющее большинство материалов – любительские съемки. Это объясняется тотальностью желания смотреть на ничтожное и транслировать обыденное: пользователю любопытны не надоевшие постановочные кадры, в избытке транслируемые телевидением, а жизнь, подсмотренная в замочную скважину телефонной видеокамеры; жизнь, застигнутая врасплох за своим неприкрашенным непосредственным течением. В этом контексте видео-образ возникает и потребляется как мгновенный срез потока повседневного существования. Желанию подсматривать комплиментарно патологическое желание рассказать о себе. Кредо пользователя может быть сформулировано так: «Ты глобально интересен!». Здесь содержится некая эмоция «спасения» – ролик, закачанный во вселенную YouTube, подобен home video, отправленному в космос. В обоих случаях имеет место капсулирование в образах собственного опыта – своего тела, своего жизненного мира – чтобы для него нашелся свидетель. Если речь идет о любительских съемках телефоном на концертах или о фиксации случайных событий на улице, то их размещают, чтобы найти свидетелей того, что ты был свидетелем. Тем самым, YouTube как бы выступает в качестве замены всевидящего Бога, удостоверяющего меня в моем бытии. Горизонт существующего мира и горизонт взгляда потенциального зрителя совпадают. Если радикализировать эту сотериологическую идею и взглянуть на YouTube как на бесконечный архив таких капсул, мы получим возвращение к мистической идее тела Адама Кадмона[7] . Одна из поздних, постмодернистских редакций этой идеи присутствует в «Хазарском словаре» Милорада Павича[8]. Адам здесь представляет собой сакральное тело Первого Человека и одновременно всего Человечества, состоящее из букв, то есть являющееся текстом. Таким образом, каждый индивид есть не что иное, как буква, часть этого мега-тела. Потенциально тело Адама Кадмона есть, но актуально оно не собрано; более того, если проект по сборке реализуется, наступит Армагеддон. При некотором сходстве мега-тел YouTube и мистического Адама есть и ряд различий. Прежде всего,  медиа-архив YouTube состоит не из букв, а из движущихся образов. Кроме того, YouTube не предусматривает никакого предзаданного целого, которое было бы разбито и которое требовалось бы склеить на манер античной статуи. Это ризоматическая структура – с отсутствующим центром, без сущности-души. Целое существует здесь виртуально,  актуализируясь в ответ на стратегии запроса, то есть в перспективе интереса. К тому же это целое обнаруживается в одном ряду со своими частями как бы через запятую – каждую секунду добавляется еще некое количество элементов, и еще, и еще…

Тело, имеющее место в YouTube, – это уже не индивидуальное тело пользователя, скрюченное перед монитором, шевелящее только пальцем, выпучившее глаза и высунувшее язык от удовольствия. Это тело-процесс: процесс трансформации индивидуальных тел в потоки образов, которые конвертируются, производятся, потребляются. Еще раз поставим акцент на том, что речь идет не о телах пользователя и виртуала по отдельности, и даже не об их сумме. Скорее, это что-то принципиально новое. Мнимая преграда монитора, которая так легко воспринимается как однозначная граница моего суверенитета, оказывается плоскостью соединения частей медийной телесности: интерфейс выступает как межлицо, условный переход между двумя видами тканей одного тела.  В качестве такового он обращен не к другому (в отличие, например, от карнавальной маски), а направлен на осуществление внутренней, причем множественной коннекции. Интерфейс как раз и указывает на то, что множество пользователей взаимосвязано нелокальным образом. Однако это множество всегда остается потенциальным.

В контексте размывания границ индивидуальной телесности уместно вспомнить о теле без органов и об анализе работы желающих машин, представленных в «Анти-Эдипе» Делеза и Гваттари[9].  Посмотрим на некоторые характеристики тела без органов, которые опознаваемы в YouTube. Тело без органов противостоит не органам, а организму как застывшей репрезентативной структуре. Это поле с плавающими зонами интенсивности: ситуативно тот или иной орган всплывает на поверхность, чтобы затем вновь погрузиться в безразличие, уступив место другому. В общем органы, – в нашем случае тот или иной ролик в YouTube – извлекает на поверхность монитора сила аффекта, она же и выталкивает их обратно в бесконечный виртуальный архив. Тело без органов – не вещь, а процесс, то есть оно открыто для вариативного самоконфигурирования. Неизбежен момент, когда «нам до смерти надоедает видеть своими глазами, дышать своими легкими, глотать своим ртом, говорить своим языком. А потому неизбежен момент, когда тело, пресытившись органами, хочет их сбросить, или теряет их»[10]. Сходные характеристики мы видим и в YouTube. В процессе вовлеченности пользователя в лабиринт зрелища YouTube индивидуальное тело стирается в пользу то ли no-body, то ли yes-body,[11] представляющего собой необъятное тело интереса.

Самоконфигурирующееся коллективное тело YouTube отсылает к сходному опыту организации телесности, а именно – к карнавальной культуре. Сети Интернет вообще присущи некоторые черты  карнавальности[12]. К тому же о карнавальном теле вспоминают как об одном из возможных примеров тела без органов[13]. Конечно, говоря о симптоматичном сходстве, не стоит упускать из виду тот факт, что наследование предполагает трансформацию[14]. Виртуальный «праздник каждый день» с его чрезмерностью как-то больше напоминает болезненную булимию, а не  жизнеутверждающее  раблезианское обжорство. По сравнению с традиционным карнавалом метромедиальная телесность требует еще большего расширения границ и дления праздничного зрелища бесконечно.

YouTube достаточно точно и абсолютно ненамеренно воспроизводит структуры карнавального празднества. Налицо и двумирность, и снятие границ и запретов, и наличие масок, и даже смеховая культура и гротеск. Но, с другой стороны, заметны  принципиальные различия, касающиеся, прежде всего, статуса тела. Собственно, метромедиальное тело, включенное в виртуальные потоки, – это тело раз-воплощенное, не в том смысле, что оно лишено плотности, но скорее оно лишено плоти, а значит и уязвимости. Можно даже говорить об эффекте «растворенной» телесности, о  трансформации тела в образ.  Для карнавального же действа именно плоть, витальность, даже брутальность и преизбыток тела были принципиальной основой переживания праздничного зрелища. Карнавальное сообщество всегда чрезмерно сплоченное, шумное, разнузданное, объевшееся, упившееся и именно поэтому живое. Живость же виртуального сообщества структурирована иначе. Здесь также задействован механизм преизбытка, но это не раблезианское тело, прущее во все стороны, разворачивающее себя в праздничном действе. Скорее, речь здесь может идти о преизбытке желания, погруженного в потоки информации.

Метромедиальным телом движет собственный ритм, порожденный именно постиндустриальной эпохой и не знакомый традиционному обществу. Это ритм чередования скуки, праздности и развлечения, стремящийся подражать ритму праздника.  Зрелище-показ YouTube, как и карнавальное действо, базируется на разнообразнейших мистификациях, театральности, инсценировке реальных и нереальных ситуаций, хамстве и эпатаже, ироничности и юморе. Оно перенасыщено шутками, остротами, каламбурами, игрой словами и образами – в общем, всем, что подчеркивает: это не унылая повседневность, но праздник жизни. Здесь мы сталкиваемся с интереснейшим феноменом: чрезмерность праздника, свойственная и традиционному карнавалу, радикализируется его постоянной незавершенностью. Пребывание в этом праздничном пространстве исчерпывается лишь возможностями каждого отдельно взятого пользователя, но само пространство YouTube бесконечно, нет никакого поворотного момента времени, после которого виртуальное действо заканчивается. YouTube абсолютно равнодушен как к смене дня и ночи, так и к смене времен года; способ бытия метромедиального тела, его темп потребления и производства знаков не привязан к круговороту вещей в природе. Грубо говоря, пользователь узнает о смене времен года по сезонным распродажам в Интернет-магазинах. Маркерами времени становятся разве что изменение позиций в  рейтингах, ленты активности и графики роста посещаемости.

В YouTube можно проследить не только черты карнавального действа, но и некоторые структурные элементы такого специфического явления эпохи барокко, как анатомический театр[15], сформировавшегося как практика одновременно познавательного и праздничного раз-влечения. Причем, если карнавал в качестве смысловой модели помогал понять присущую YouTube логику потоков, то аналогия с анатомическим театром иллюстрирует логику срезов.

Анатомический театр в данном случае интересует нас как особым образом организованная практика представления тела: непристойное зрелище того, как внутреннее превращается во внешнее, органы изымаются из глубин и становятся поверхностью. Этот театр в каком-то смысле специализировался на представлении приватного (а что может быть приватнее мертвого обнаженного разъятого тела) в качестве публичного. Здесь имело место коллективное подглядывание под соусом познания, рассечение, развлечение и влечение в одном праздничном шоу. Причем, если смысловой кульминацией анатомического театра как культурного явления было формирование представления о теле как организме, то YouTube, в котором имеет место уже тело без органов, демонстрирует завершение и деструкцию органицистской модели. Поэтому симптоматично следующее различие: анатомический театр демонстрировал, что органы занимают свои законные места, предусмотренные человеческой сущностью. И для зрителя, чтобы владеть своим телом на правах субъекта, было важно узреть таящуюся сущность человеческого через предъявление органов во время анатомирования. В YouTube же «органы» (видеоролики) появляются только в процессе демонстрации вне предзаданного порядка, не говоря уже о том, что цель пользователя – не владеть собой, а раз-влечь себя. Здесь анатомирование производится вживую, к тому же зритель и «актер» совпадают: тело само себя как бы потрошит на подиуме и еще при этом себя разглядывает. Тело в YouTube существует всякий раз как вариант самого себя, причем подается оно в виде специфического препарата – схваченные в сиюминутном срезе интерфейса, все части и органы предстают разложенными по полочкам, так, чтобы легко быть доступными взгляду. Структура подачи материалов по поисковому запросу напоминает всем знакомые со школьных времен анатомические атласы, где центральный крупный объект интереса окружен выносками с пояснениями. YouTube добавляет в эту структуру процессуальность и интерактивность – любая выноска может быть активирована пользователем и, в свою очередь, стать центром структуры показа. Современное ана-томирование, членение метромедиального тела как продвижение в глубь частей возможно только как путь по цепи самоподобий, фрактальных срезов, где нет ни начала, ни конца.  Если раньше в анатомическом театре студенты-медики и просто зеваки смотрели на то, как в результате вскрытия тела становится больше, как увеличивается его поверхность, то теперь само метромедиальное тело смотрит на свое расчленение глазами ангажированных зрителей, причем на зрительских местах восседает весь мир.

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что нечто принципиально важное произошло со связкой тело-образ, зритель-зрелище. Тело, как оно трактуется в современной философии, само по себе субрепрезентативно и безвидно, видимым и даже зрелищным его делает образ. Но в чем, собственно, заключается работа образа в метромедиальном пространстве? Для платонической метафизики образ как умозримый эйдос всегда был по отношению к телесности тем целым, которое не давало плоти рассыпаться на составные элементы. YouTube позволяет увидеть, что сейчас работа образа заключается, скорее, в другом. Теперь образ не объединяет, а извлекает и вычленяет. Да и сам образ – это не предзаданная целостность, а срез, кусок. YouTube характеризует особая, сетевая структура зрелища, и отсюда возникает вопрос – что происходит с самим зрелищем, когда оно становится сетевым? Поскольку визуальное потребление в сети можно охарактеризовать фразой «я есть то, что я ем», не удивительно, что меню потребительских интересов в масштабах сетевых проектов становится бесконечным. Продолжая эту метафору, можно сказать, что пользователь-зритель обладает в потенциале гиперрастяжимым организмом с так сказать метромедиальным обменом веществ – объесться невозможно, так как нет границ сущности. Лучше всего это может быть охарактеризовано пелевинским словечком «оранус». С легкостью узнается все тот же вездесущий принцип супермаркета, все то же выстраивание себя из заранее предложенного. Пустота, необходимая для креативности, здесь отсутствует – она воспринимается как плевок в душу, словно пустая полка магазина. Любой виртуальный таблоид предлагает на выбор серии полуфабрикатов опыта, которые надо лишь подогреть в микроволновке собственного интереса. Такая легкость – несомненное достижение постсовременного субъекта, достижение, полученное вследствие отказа от самотождественности. Что приобретается взамен? Соблазн и перспективы новых отношений с собственным извечным состоянием неустроенности, субъектности. Эти отношения теперь движутся по траектории скольжения. Так вырабатывается иной способ удержания дистанции. Теперь удержать дистанцию можно только теряя ее в лабиринтах дробного и нелинейного мира медийных соответствий. К этим навыкам добавляется инъекция неуязвимости, которую даруют средства медиа и с предельной отчетливостью демонстрирует YouTube – расчленяйте меня, а я посмотрю.  Многовековая максима хлеба и зрелищ звучит отныне на новый лад – у метромедиального субъекта налицо желание жадно кормиться и засматриваться собой, производя публичное зрелище самого себя, глобальный Колизей, который видно везде, отовсюду и постоянно. В пределе пользователь, почуяв всю мощь метромедиального тела, становится новым чудовищным Минотавром, жаждущим с имперским размахом пожрать самого себя и насладиться этим как зрелищем. Таков глобальный perpetuum mobile потребления/производства зрелища современной медиареальности.

Отсюда становится понятным секрет стремительного взлета YouTube, ведь все гениальное просто: Чед Хэрли сотоварищи додумался дать место – хостинг – зрелищу. Вообще хостинг – это ключевое понятие для телесного в метромедиальном – предоставление емкости; емкости сервера, емкости жесткого диска, емкости памяти, емкости восприятия. YouTube как хостинг для видеообразов – это одновременно и тело, и условие его существования: органы, которые только предстоит собрать/разобрать, и матрица для мозаики, «холст каких-то соответствий» – хаос возможностей, виртуальное. По словам Бодрийяра, «…оно (виртуальное. – авт.), вероятно, есть пусть и плохо осознаваемый, но зато смелый и специфический выбор самого человечества: человечество решило клонировать свою телесность и свое имущество в другой, отличной от прежней, вселенной, оно, по существу, отважилось исчезнуть как род человеческий, чтобы увековечить себя в роде искусственном, гораздо более жизнеспособном, гораздо более эффективном»[16]. 

Виртуальный хостинг как предоставление некой емкости влияет на самые разные сферы, даже не связанные напрямую с Интернет-медиа. Так трансформации подвергается область эстетического вообще: можно сказать, что эстетика пред-ставления замещается эстетикой предо-ставления. Актер теперь – хостер; физическое тело Ивана Сидорова предоставляется для метромедиального тела, например, для тела поп-звезды. Метромедиальное тело всегда существует напоказ, и даже физическая смерть хостера не останавливает существование медийного персонажа – образ находит (во всяком случае, может найти) себе новый хостинг и длится дальше до тех пор, пока не будет исчерпана емкость.

В каком же смысле метромедиальное тело все-таки остается телом? Во-первых, только тело может быть расчленяе-мо, анатомируемо – все эти операции предполагают протяженность хоть в каком-нибудь смысле. О телесности можно говорить в смысле плотности, и эта плотность у YouTube есть. Она в чем-то похожа на плотность тела Архимеда в ванной: информационная емкость, занимаемая YouTube в сети. Если это тело, то живое ли оно? В пользу живости говорит то, что влечение и желание – характеристики именно живой телесности. К тому же здесь наблюдается способность быть иным, способность к росту и реагированию, иными словами, аутопойесис. Правда, интенсивное переживание своих границ, что свойственно живому телу, остается под вопросом. Ведь о телесности в случае YouTube неправильно будет говорить как о части пространства, замкнутой поверхности, оно принципиально не все «здесь», хотя,  безусловно, и «сейчас». В этом и состоит природа неуязвимости, «вечности» метромедиального тела. Риск, интенсивность переживания, интерес, захваченность – все эти эмоции относятся только к «сейчас», «здесь» оказывается вне зоны досягаемости, и это очень непривычный хронотоп. То есть YouTube дарует нечто, попахивающее, так сказать, нетленностью тела: прозрачные как амеба под микроскопом, срезы-скрины, каждый раз новые, неповторимые, трепещущие, – это, несомненно, признак живого. Причем это живое не нуждается в релаксации: YouTube как детище Интернета бодрствует нон-стоп 24 часа в сутки 7 дней в неделю, и при этом по всему миру. Когда-то Беркли задался вопросом – пахнет ли роза, когда ее не нюхают? YouTube с изяществом отвечает на этот вопрос: эту розу нюхают всегда и за это она всегда пахнет.

 

 

 

---

 

 

 

Комментарии

Имя	Запомнить
Email
Сайт
Сообщение

← Предыдущая статья
Телесность безумия: бытие тела и тело бытия

Следующая статья →
Тела человека

• Mixtura verborum' 2010: тело и слово
• Интеркорпоральность. Тело философа и телос
• Тела человека
• Телесность безумия: бытие тела и тело бытия
• От тела к пространству: данность и возможность в эстетическом опыте
• Проблема тела в философской иммунологии
• Клонирование человека как фундаментальный экзистенциальный проект
• Виктор Пелевин: слово и тело
• Ко мне подошел человек
• Человеческая дистанция: три наброска