Дарудар. Жизнь и смерть простых вещей.

Mixtura verborum' 2012: сила простых вещей-2 : философский ежегодник / под общ. ред. С. А. Лишаева. — Самара : Самар. гуманит. акад., 2013. — 168 с. стр.82-108

© Иваненко Е.А.

© Корецкая М.А.

© Савенкова Е.В.

 

 

 

Выдергивая товар из потока товарооборота и впуская его в свой дом, мы присваиваем его и, тем самым, присваиваем ему статус вещи. Дальше ее судьба может сложиться по-разному: вещь может быть удачно истрачена; может укорениться надолго, превратившись в подручное и полностью избавившись от чуждости товара; а может остаться ненужным образчиком приступа шопоголии, мозоля глаза и занимая несообразно много места. Как бы то ни было, на горизонте судьбы вещи маячит драматическая развязка – рано или поздно с вещью необходимо расстаться. Но что значит эта необходимость, откуда проистекает этот негласный, но, тем не менее, жесткий императив? Очевидно, что сегодня потребление – это социальная обязанность, гражданский долг по отношению к нашей среде обитания, которая изменяется быстрее, чем мы успеваем адаптироваться к ее требованиям, раз уж у нас есть желание сохранять и взращивать свой социальный статус. Можно сколько угодно фыркать и гневаться на мещанский консюмеризм, но занимать антагонистическую позицию по отношению к нему или полностью избегать его – все равно, что пытаться выдворить себя за границы социального поля. Это просто бессмысленно. Потребительская максима (как, впрочем, и любые максимы) противоречива по своей сути, она требует невозможного погружения телесной человеческой инертности в сверхскоростной поток товарооборота. Мы должны успевать, что называется, апгрейдить повседневность, изменяя свои телесные привычки, несмотря на отсутствие в том радикальной необходимости. Ведь в замене сотового телефона на смартфон по большому счету нет особой нужды, и уж точно нет прагматической необходимости в смене интерьера раз в два-три года. Тем не менее, мы подстраиваемся под долженствование, но при этом в сферу ненужного постоянно вытесняется значительное количество предметов обихода. Но поскольку вещь уже прописалась в доме (и не важно, в качестве нужной или не очень) ее не так-то просто отправить на покой, выставить за дверь. Любая вещь, проросшая в повседневность, как бы обволакивается бытовым перламутром, неся на себе слои субъектности, зачастую бессознательного характера, и способна эти слои воспроизводить, напоминая о себе и своем месте. Игнорировать полностью подобные претензии наших вещей к нам не сможет даже самый завзятый циник – все ведь сталкивались с бытовой драмой расставания с верным и бывалым товарищем типа лыжной куртки или футбольного мяча. Необыкновенно сложно отправить на помойку любимые джинсы (где они только не побывали!) или детские вещички (ух, какие они миленькие!), ведь холодное слово «утилизация» и неприятное слово «мусор» как-то не вяжется с процессом проводов в последний путь заслуженных героев бытия и быта. И даже просто ненужные вещи, о которых принято говорить «хлам» или называть их «уникальные товары», наподобие зря купленных миксеров, игровых приставок и не пригодившихся (хоть и дающих смутную надежду) массажных тренажеров просто так не могут быть выброшены, поскольку в них были вложены деньги, время или отношение не слишком проницательного дарителя. Обывательская логика «ну нельзя же выбрасывать почти новую вещь» работает даже в случае полной невостребованности объекта. Так возникает, кстати, надежное правило «пусть полежит, сок даст», опирающееся на могучую силу времени, а также на проверенное русское «авось» – вдруг сложится еще так, что вещь пригодится, и момент расставания с ней можно будет отсрочить легитимным образом. Но такое оттягивание неизбежного чревато захламлением дома, образно говоря, превращением его в барахлохранилище. Наверное, у каждого из наших соотечественников в квартире есть алтарь бога Барахлохранила, располагающийся, как правило, на балконе, антресоли, в общем коридоре или (у счастливых обладателей хрущевок) в подвале. Эти ритуально-маргинальные зоны служат своего рода «чистилищем» вещей, которые вот-вот должны покинуть сей бренный мир. Правда сказать, это «вот-вот» может длиться годами, если не десятилетиями. Порой в экстазе генеральной уборки волна очищающего пафоса докатывается до этих авгиевых конюшен и сметает все на своем пути. Но потом нередко накатывает реакционная волна раскаяния, ведь выброшенная вещь способна вытащить из глубин памяти целый комплекс былых телесных привычек, вызывающих ностальгическое чувство утраты. Как минимум, уколы совести гарантированы. Эти всем знакомые бытовые моменты затрагивают весьма широкий и непростой пласт проблем отношения с вещами – если вещь достойно жила, она должна достойно умереть.

Достоинство вещи в современном порядке домашнего пространства может заключаться не только в лирическом характере вещей-упаковок личной истории (далее по Мамардашвили), но и в более прозаическом ключе незаметной службы подручного (далее по Хайдеггеру). Оба этих типа вещей можно отнести к разряду простых, так как их непрозрачность, невоспроизводимость и атомарность ставит их особняком в ряду типовых товаров, из которых они в свое время произошли. Сила простых вещей в их способности созидать оплот уюта в современном мире, но у этой силы есть обратная сторона – она превращается в сопротивление, с которым мы сталкиваемся при попытках освободить переполненное пространство. Слишком большое количество личиночных оболочек субъекта повседневности образует критическую массу, чреватую кризисом – с одной стороны они производят и поддерживают субъектность, с другой стороны, не оставляют места для нее самой. Бытовые стратегии «онтически-инстинктивного» обхождения таких острых углов овеществления «присутствия» могут быть самыми разными.  Существуют локальные практики «торжественных похорон» особо полюбившихся вещей, например, сожжение в масленичном костре или ритуальное выбрасывание вещей из окон в новогоднюю ночь, практикующееся в Италии. Вещь можно попытаться продать, отдать родственникам или знакомым, отнести в церковь или благотворительный центр для нуждающихся, переделать в нечто условно новое, использовать как элемент для творчества[1]. Медиа-среда по-своему откликается на запрос субъекта-потребителя и предлагает свежий способ легкого расставания с вещами в виде всевозможных сетевых сервисов, позволяющих с чистой совестью избавиться от ненужного. В Рунете к таким сервисам относится портал Дарудар, позиционирующий себя как «сервис бескорыстного дарения»[2]. О нем и о тех практиках обмена простыми вещами, которые этот сервис организует и пойдет в дальнейшем речь.

Дарудар был основан в 2008 году братьями Каракуловыми как сетевое сообщество, ориентированное на практику безвозмездного дарения вещей[3], которые перестали быть нужными своим владельцам, но могут быть востребованы кем-то другим. Причем, правила Дарудара достаточно жестко регламентируют типы предметов, которые нельзя предлагать в качестве даров[4], отличают дары от подарков[5] и описывают этикет сетевого дарения.  Даже беглый взгляд на витрину даров на главной странице сайта позволяет понять, что многое из предложенного никогда не стало бы подарком в привычном смысле этого слова, прежде всего потому, что большинство вещей уже побывало в употреблении, и эта их неотъемлемая характеристика еще и подается как достоинство. Здесь можно встретить вещи модные и, мягко говоря, не очень, почти новые и траченные молью, милые, но бесполезные вещички, технику целиком и россыпью в виде запчастей, хендмейд и хлам для «творчества», плоды шопоголии и самые странные образчики счастья коллекционера, вроде календариков, мишек и оберток от конфет. В отличие от досок объявлений типа «Авито» и «Из рук в руки», где есть подразделы для вещей, отдаваемых бесплатно, на Дарударе принято широкое сетевое общение вокруг каждого конкретного дара,  а также обязательна публичная благодарность. То есть акцент ставится на коммуникативной составляющей практики дарения, а не просто на «халявном» способе приобретения материальных благ. На Дарударе вообще нет вещей как товаров, все они (даже совершенно новые) склеены с потоком эмоций, превращающих каждую вещь в коммуникативный повод, ставя ее особняком и нагружая ее чем-то «человеческим, слишком человеческим». Обычные вещи (вернее сказать, товары) продаются, обмениваются и даже дарятся через многочисленные торговые порталы и доски объявлений. Но суть отношений дарения, представленных на таких сервисах, совершенно другая – это безвозмездная передача какого-либо предмета, не предполагающая подвигов общения и стяжания сетевой славы на этой почве. С помощью подобных объявлений люди просто избавляются от квартирного хлама, который слишком тяжел или неудобен, чтобы выбросить его самостоятельно, и именно поэтому предмет отдается первому же пожелавшему: никакого пафоса, лишь будничная деловитость. На Дарударе процесс дарения организован иначе, здесь волшебным образом извлекается энергия счастья из маленькой трансформации почти филологического характера.  Субстантивация наречия в непритязательном словосочетании «отдам даром» (потому что выбросить жалко, а деньги за это просить неловко) превращает будничный способ сбыть барахло с рук в праздник Свободного и Роскошного Благодеяния. Дар бытовых избытков незнакомым людям оказывается более перспективным в деле обретения субъектного тонуса, чем подчиненное необходимости наделение подарками людей близкого круга.  Рутина и праздник поменялись местами, «ближние» и «дальние» тоже – в целом ход, типичный для вовлечения пользователей в интернет-коммуникацию. Потому-то дар отдается далеко не сразу, положено сначала провести своеобразный аукцион желающих и выбрать того, «кто наиболее достоин». Выбор одариваемого предполагает, кстати, не только личные симпатии и внимание к мотиву желающего, но и знакомство с персональной историей активности одариваемого в рамках проекта Дарудар. Так называемые «пылесосы» (те, кто постоянно желают даров, но ничего не дарят сами) методично отслеживаются дарударовцами и предаются публичному позору в специально отведенном на сайте месте, в разделе «Блогодар».

Первоначально сообщество было закрытым (во имя чистоты идеи и практики) и доступ к регистрации можно было получить только по приглашению, но сервис довольно быстро набирал обороты (тайные общества всегда особенно притягательны) и в скором времени к регистрации стали допускаться все желающие. Стремительный рост проекта[6] привел к эффекту самоорганизации (то есть за порядком стали следить сами пользователи, и таким образом открытый характер сообщества послужил не размыванию, а интенсификации проекта), и эта особенность подчеркивается создателями сайта в разделе «Миссия» в качестве значительного достижения. Интересно, что хотя в сети есть другие сайты-сервисы дарения[7], но ярко выраженная идеология и миссия есть только у Дарудара. На идеологическую составляющую организаторы проекта делают основной упор, заявляя что «с помощью современных интернет-технологий можно создать повсеместную социальную практику дарения, сделать дарение каждодневным и повседневным поступком[8]». Дальше декларация и вовсе приобретает утопический оттенок, обещая, что с помощью Дарудара может быть «воспитана новая коллективная традиция – не копить вещи и не выбрасывать их, а дарить при первой же возможности. Люди научатся дарить и станут практиковать дарение в своей повседневной жизни – уже за пределами сайта. Нет ни малейших сомнений – если такое произойдет, то мир точно изменится, он неминуемо станет лучше. Ведь что такое повсеместное дарение? Это пространство максимального доверия друг к другу. Это всеобщая вера в благородство и честность человека.»[9] Да, вот так: ни больше, ни меньше закладывают организаторы в свою идею – подари пуговицу и спаси человечество. И желающих примкнуть к этой идее оказывается невероятно много – как ни странно, людей соблазняет сама возможность окунуться в описываемую атмосферу «благородства и честности человека». Как пишут сами пользователи сервиса, соучастие в проекте позволяет им ощутить «волны тепла»[10], которого им не хватает в повседневной жизни. Кстати, интересно, что пользователи Дарудара именуют себя не иначе как «сообщники», что тоже отсылает к некоему «общему делу», во имя которого обыватели самозабвенно борются (а вернее, даже ведут партизанскую войну) с холодным и безликим отчуждением общества потребления. «Дар – это наше бескорыстное желание сделать кому-то хорошо. Это желание, не связанное ни с какими регламентами или установлениями»[11]. Градус осознания «правого дела» так высок, что за чистотой практики дарения пользователи следят всем миром, зачастую срываясь в стукачество и добрососедскую «охоту на ведьм», жестко преследуя нарушителей писаных и неписаных конвенций[12]. Эти бесконечные сетевые ссоры и пересуды, с одной стороны, противоречат установке на дружелюбие и желание бескорыстно осчастливить ближнего, а, с другой стороны, подтверждают, как ни странно, то, что сообщество действительно живо. Секрет этой живучести и потенциала к росту и самоорганизации заключен в удачной исходной идее разработчиков – связать воедино тягу современного пользователя к сетевому общению и его же тоску по контакту с простыми вещами и простыми человеческими эмоциями. Избыточная виртуальность сетевого общения успешно компенсируется здесь плотностью самой вещи, вокруг которой строится коммуникация и теми ритуалами, в которые упакована практика дарения на Дарударе – всеми этими «общими встречами», тусовками по пятницам, публичными благодарностями и другими вещдоками состоявшихся актов благо-дати.

Эта уникальная организация коммуникативных практик по поводу вещей, взятых в специфическом контексте дара, позволяет поставить целый ряд вопросов. Во-первых, как соотносится дарение на Дарударе с архаической циркуляцией даров и современной практикой подарка? Во-вторых, не складывается ли здесь новый тип обмена, если пользоваться терминами Бодрийяра, смешивающий черты эквивалентного и символического обменов? Каковы характеристики сообщества, сформированного на этой почве и субъекта, в него включенного? Как трансформируется телесность, упакованная в дары такого рода? Наконец, что происходит с вещью, проходящей цикл сетевого дарения, появляющейся из ниоткуда и в никуда исчезающей?

Такие простые и понятные вещи как дары и подарки со всеми их метаморфозами встроены сегодня в очень сложные, наслаивающиеся горизонты смыслов и традиций, в которых нетрудно заблудиться. Конечно, в свете повседневности между подарком и даром нет особой разницы[13]. Интересно, что ревностно соблюдаемый в постсоветском пространстве в 90-е неписаный закон «дареное не передаривают» сегодня слегка сдает позиции, уступая натиску серийных подарков типа up-to-date (иначе говоря, сувенирный ширпотреб, завязанный на тему какого-либо общественного праздника). Такие подарки, как правило, обезличены, редко носят утилитарный характер и сразу расположены в сфере избыточного. Как следствие, их часто передаривают, причем не раз, на волне праздничного настроения. Так, например, за пару недель всенародного празднования Нового года можно наблюдать безудержный круговорот безделушек, елочных украшений и шоколада, кочующих по рукам родственников, коллег и знакомых. И горе оказавшемуся в конце этой цепи дарения – ему придется изыскивать место в серванте под декоративные свечки и вредить организму не слишком качественным сувенирным шоколадом. Или же по возможности придержать полученное до следующих праздников, чтобы снова запустить в подарочные потоки. Можно сказать, что такое отношение к подаркам уже стало традицией, пусть и негласной. Здесь сфера избыточного потребления проявляет себя на все сто. Если раньше передаривать что-либо приходилось из соображений  дефицита, то сегодня наоборот: сам подарочный предмет своей нарочитой ненужностью прозрачно намекает на возможность комфортно передарить его. Если обмен подарками – способ завязать и поддержать социальные связи, то такая всеобщая  тенденция практики дарения симтоматична и можно только сокрушенно вздохнуть вслед за Бодрийяром: условность и взаимозаменяемость циркулирующих даров выражает условность и взаимозаменяемость отношений. К тому же тут в традиции дарения происходит малозаметное, но радикальное изменение – подарок, превратившийся в формальность, вместо того, чтобы быть декларативно неумеренной тратой (каковым был дар в архаике) ориентируется на желание в общем и целом «отделаться малой кровью». Он генерирует вокруг себя сферу популярной ныне конвергентности, позволяя и деньги сэкономить, и связи поддержать, и влиться в общую эмоцию празднества. Где-то в этой же области располагается и механизм обмена дарами на Дарударе.

Особо впечатляет количество вещей, вращающихся на страницах этого ресурса. Квинтэссенцией этой текучести можно считать особый тип дара на портале – «кота в мешке». С незначительными нюансами в правилах по цепочке передаривается набор неизвестных заранее вещей и каждый одариваемый изменяет этот набор по своему усмотрению. По сути это возможность подержать в руках кусок трубы, срез потока вещей. Такие «коты в мешке» весьма популярны на Дарударе и это многое говорит о нем. Дарудар возрождает здесь эмоцию, похожую на ту, которую вызывали небезызвестные «письма счастья»: эдакое интенсивное ощущение сообщества, сильного своей незримостью, а значит весомостью, пусть и потенциальной. Это игра, и по законам игры допускаются преувеличения и фантомы. Платформа Дарудара подливает масла в огонь, делая зримой цепочку дарителей, позволяя увидеть статистику передаривания и проследить путь вещи, заковывая в публичный текст летучий аффект благодарностей одаренных. Эта виртуально-высокотехнологичная оснастка привносит что-то весомое в структуру отношений пользователей-дарителей, в результате сплав древнего архетипа дара и ультрасовременного ноу-хау производит гипердружелюбный механизм порождения смысла и ценностей в эпоху, когда ни первого, ни второго уже толком нет, а есть один медийный компот.

Действительно, некоторые аспекты безудержного круговорота вещей на Дарударе напоминают архаические практики обмена дарами, причем настолько, что даже не опознаются современниками, привыкшими распоряжаться даром, словно товаром или вещью из сферы частной собственности. Это привычное отношение к подаренному как к присвоенному дает странным образом сбой в сообществе дарударовцев. Как пишет одна из участниц: «в последнее время на ДД идет «охота на ведьм» – получается, что если тебе что-то подарили, а тебе это не подошло, то вещь как бы не совсем твоя собственность – ты должен ее «подарить дальше». Я с этим категорически не согласна, ибо это бред. Люди слишком заигрались в какую-то «идею»[14]». Интересно, что эта «идея» о принадлежности даров скорее сообществу Дарудара в целом, чем отдельным участникам, так сильно похожая на принцип циркуляции благ в племени не была внедрена искусственным образом, она самостоятельно возникла как побочный эффект декларируемого выхода за рамки эквивалентного обмена. Здесь уместно вспомнить, что писал М.Мосс об архаической циркуляции даров[15], которую позже Ж.Бодрийяр назвал системой символического обмена, щедро приправив ключевые тезисы «Эссе о даре» экстрактом батаевской трансгрессии[16]. В традиционных обществах обмен дарами представлял собой бесконечный и постоянно нарастающий поток, и каждый член сообщества имел право (и обязанность) быть причастным к нему. Ритуальный смысл трех правил дарения[17] по Моссу состоял в том, чтобы укреплять связи мира путем трансляции через себя некой сакральной силы, маны, которую попросту нельзя остановить, оставив дар у себя[18]. Такое  нарушение миропорядка было бы чревато разнообразными бедствиями, и даже смертью, как для нарушителя, так и для всего сообщества. Принцип отдаривания предполагал некоторую возгонку ценности, и в случае, если сам предмет дарения было невозможно передать дальше (продукты питания; вещи, подлежащие расходованию), он заменялся на лучший и больший. Таким образом, утверждался принцип престижной траты, по которому дающий приобретал статус более высокий, нежели получающий, что собственно, и привело к такой форме обмена дарами, как пресловутый потлач[19]. Потлач как принцип сопричастности одновременно описывал четкий круг сообщества и гарантировал его обозримые границы. Понятно, что магическая составляющая этой практики имела, в том числе, и строго социальный смысл: обмен вещами был не чем иным, как установлением и поддержанием связей между кланами. Благодаря ограниченному и постоянному количеству участников обмена дарами была возможна не только возгонка блага, но даже и долгосрочная инвестиция со своего рода процентами. Так, в случае, когда из круга дарения выбывали по причине смерти родители, причитающуюся им ману наследовали дети, что обеспечивало им определенное благосостояние. Жорж Батай, увидев в потлаче практику не столько установления социальных гарантий, сколько прямого уничтожения богатств, развил целую теорию экономики растраты[20], которая, как и все у Батая, сочетала интересные интуиции с явными теоретическими излишествами. Согласно Батаю разорительный характер даров имеет ту же природу, что и жертвоприношение.  Его смысл в простом и экстатическом развеивании по ветру всегда имеющегося у общества в целом избытка вещей, богатств и энергии (который в противном случае обязательно приведет к социальному взрыву).  Бодрийяр, сетуя одновременно на принудительный характер обмена дарами в концепции Мосса – ведь от участия в нем нельзя уклониться, – и на подспудную метафизичность батаевских построений – ведь под идею трансгрессивного уничтожения у Батая  попадает абсолютно все (природа, дикари, эротика и экономика), провозгласил различие символического и эквивалетного обменов. Полемизируя с Моссом, Бодрийяр отмечает, что в обмене дарами важную роль играла темпоральность – при жестком требовании отдариваться никто не делал это сразу же и теми же самыми благами. Таким образом, темпоральность привносит в архаический обмен элемент интерпретативности, непредсказуемости и риска, а потому можно говорить о его символическом характере, что отличает архаические практики от однозначно тарифицированных эквивалентных практик современности. Однако аспект темпоральности в обмене может быть заострен до предела, учитывая, что время отсылает к конечности и смерти. Смысл ритуального уничтожения богатств в потлаче согласно Бодрийяру  заключался не в том, чтобы в строгом смысле слова отправить часть богатства в небытие (архаика не знает трансценденций!), а в том, чтобы поддерживать отношения обмена с мертвыми.  Поэтому символический обмен есть не что иное, как циркуляция смерти: он предполагает обратимость жизни и смерти как характеристик социальных статусов[21]. Именно этот момент, а не эксцесс слишком в своей основе постметафизической трансгрессии делает растрату праздничным мероприятием. И еще один аспект, связанный со славой и престижем дарящего. Бодрийяр подмечает, что экономика славных трат может иметь место в обществе, в котором отсутствует жесткая стабильная иерархия, поскольку ее смысл – в периодическом перераспределении статусов и благ, в их обратимости, что не дает односторонне накапливать и сосредотачивать богатства в одних и тех же руках. Иными словами, символический обмен – это средство от «закупоривания» власти.

Как уже было отмечено выше, некоторые характерные черты символического обмена стихийно возникают в интернет-сообществе Дарудара. Пользователи, вовлеченные в эту практику, постепенно встраиваются в логику, близкую к логике потлача, хотя и не покидают логики эквивалентности: их дары становятся все более ценными, многочисленными[22] и явно растратными для своих владельцев, хотя и не разорительными. Но здесь у сетевых практик есть ряд серьезных расхождений с традиционным обменом дарами. В частности, подарочная деятельность на Дарударе носит совершенно необязательный характер в отличие от жизненно необходимого участия в  архаической циркуляции даров. Как мы помним, отсутствие регламентов подается здесь как условие свободы и бьющей через край спонтанности, это игровая система, где можно в любой момент произвольно «войти» и «выйти», переиграть уровень заново, ничем особенно не рискуя.

Кроме того, открытое устройство сообщества в сети обеспечивает резонанс совершенно другого рода, поскольку круг «соплеменников», будучи виртуальным, по определению разомкнут и ситуативен, да и процесс передачи даров не может замкнуться, образуя гарантированный миропорядок. Потому-то три правила по Моссу («дарить, принимать, возмещать») заменяются тремя правилами по братьям Каракуловым («встречаться, дарить, благодарить»), намекая на приоритет тусовочно-коммуникативной компоненты. Не говоря уж о том, что сама система потлача в современности скорее действует в разрез с общепринятой нормой и в результате экстраординарный дар, по сути, оказывается чем-то вроде мелкой мещанской революции. И отношение к нему будет соответствующее: «сообщники» расценят такой сверхщедрый жест как неуместную выходку, заподозрив слишком откровенное желание навязать себя сообществу в одностороннем порядке. Это вряд ли прибавит статуса дарителю, поскольку дарение на сайте завязано на демократические и потребительские принципы и погружено в систему эквивалентного обмена. И это сказывается не только на характере отдаваемых вещей, но и на их оценке в качестве даров. Образно говоря, хотят того пользователи или нет, в их головах установлен и безотказно работает счетчик эквивалентной стоимости. Потому-то верхняя ценовая граница приемлемого дара негласно устанавливается в рамках средней зарплаты, нижняя же граница отсутствует вовсе, так как вместе с ничего не стоящими безделушками передается и получается нечто, близкое к архаической мане, а именно бесконечно ценное в наш технологический век живое человеческое общение. Но и тут срабатывает механизм эквивалентного пересчета, и оказывается, что общение тоже имеет определенную котировку стоимости и предполагает, по сути, акт купли-продажи, но не за деньги, а за универсальную валюту эмоций, которая не подвержена инфляции. Вариабельность предполагаемых эмоций завязана на характере дара и выборе одариваемого. Так можно отрегулировать дивиденд от раболепной благодарности неимущего, получившего буханку хлеба, до благородной признательности коллекционера, обретшего редкую открытку. Конечно, это напоминает свойственный потлачу обмен отданных благ на честь и славу, но речь идет не о славе как о сиянии божественной харизмы, а о вполне исчислимом символическом капитале. Суть корыстной составляющей такого дара налицо – по правилам сообщества за дар обязательно надо благодарить, естественно публично, желательно с фото подаренного объекта, количество благодарностей автоматически фиксируется, калькулируется и учитывается в статусе пользователя.  Даже действо вроде «Анонимных дедов Морозов[23]» встроено в ту же схему – просто благодарность превращается во всеобщий резонанс сообщества, эмоцию праздника и радость от причастности к чему-то большему. В эпоху пресыщенности потреблением такая эйфория – штука редкая и просто так на дороге не валяется. Потому и не жаль усилий. Таков ассоциативный перенос образа гармоничного человека с тела, усиленно тренируемого здоровым образом жизни, правильным питанием и фитнесом на дух, воспитуемый умерщвлением вещей в себе. Дарение (точно так же как йога, например) из ритуала превратилось в тренинг, встроившись тем самым в структуры потребления.

Дарудар позиционируется как сообщество бескорыстного дарения. Однако так ли уж все бескорыстно? Да, с пользователей при регистрации не взымается плата, и нет никаких «особых» платных услуг, как это часто бывает в сетевых социальных платформах. Но, тем не менее, на Дарударе проводятся «компании народного финансирования»[24], которые самими разработчиками описываются как встроенные в логику дарения: «А ведь это самая настоящая практика дарения, только люди дарят не услуги и вещи, а деньги! И кто как не мы, сообщество дарения Дару-дар, можем привнести в нашу собственную культуру эту замечательную практику!?»[25] По приведенной статистике за 80 дней было собрано 250 тысяч рублей. В акции приняли участие 265 человек. С учетом масштаба сервиса это совсем небольшие деньги на поддержку и развитие проекта. Реклама, размещенная на сайте, должна приносить значительно большую прибыль, собственно и окупающую все затраты. Однако важна сама практика общественного сбора денег с целью все той же эскалации коллективных эмоций. Овеваемый бризом заграничной новизны краудфандинг[26] привлекает внимание как не надоевший еще тренинг социального тела, изящно минимализирующий количество этапов для достижения результата. Ведь в отличие от привычной схемы «утром деньги, вечером стулья» сама оплата и есть результат, и есть оказанная, как это ни странно, услуга. Непростая схема подобной коммерции может быть распутана еще и с другой стороны, со стороны индивида-пользователя, который прямо или косвенно инвестирует свое время и деньги в механизм работы сервиса. В одном из промо-текстов о Дарударе даже приведена очень аккуратная калькуляция затрат рядового пользователя в день, где расписаны четыре встречи с дарителями, приведены затраты времени и финансов на транспорт и ланч. Заканчивается этот этюд в дармовых тонах фразой: «Минус 152 рубля на транспорт и 200 за субботний ланч – отличная плата за прекрасный день»[27]. Одним словом, очевидно, что здесь продано задешево желание общаться задаром. Ну чем не слоган?..

В этой связи интересно, что некоторые пользователи-дарители высказывают в отзывах недовольство недостаточным уровнем почтения со стороны принимающих дары, так как в логике эквивалентности такое поведение выглядит как надувательство. Эта внутренняя разница потенциалов порождает бесконечные ссоры между старожилами Дарудара, которые инстинктивно воспринимают себя как хранителей традиций и ритуалов и новыми пользователями, которые естественно не чувствуют «культовой» подоплеки дарения и позволяют себе невольные святотатства. Так, кстати, возникают не знающие разрешения споры насчет того, что считать даром, а что уже мусором[28]. Зыбкость и конфликтность различия понятны: исходно дар должен быть по возможности роскошно-неутилитарен.  Однако безвозмездный обмен б/у вещами легитимируется дискурсом пользы, тем более, что потасканная роскошь в логике эквивалентности не является таковой. Стало быть, то, что по разным причинам жаль выбросить, можно предложить в дар лишь в двойной упаковке из умиления и пользы, даже если предполагаемая польза весьма и весьма условна.

Интенсивная защита «священной идеи» приводит к тому, что сообщество обретает вполне узнаваемое лицо, вокруг которого формируется аура уважения. Здесь, на волне смешения двух логик обмена сложился специфический тип субъектности, который самым парадоксальным образом одновременно является и коллективным, и сингулярным[29]. При очевидном сохранении приватного потребительского пространства отношение к предмету, тем не менее, складывается как к узлу ризоматической сети, и именно поэтому любое «ах!» или «фу!» по поводу какой-либо вещицы сразу попадает в коллективный медиа-резонатор, и там обретает смыслообразующую функцию, возвращаясь к индивиду в виде вклада в персональный статус. Субъект как агент действия, как агент-«сообщник» практики дарения, существует в конвергентной реально-виртуальной зоне, где сетевая платформа подкреплена личными встречами, и оба этих компонента немыслимы друг без друга. Поэтому утверждение разработчиков о скором выходе практики всеобщего дарения «на улицу» скорее является красивой утопией, которая никогда не осуществится в «реале», так как всегда будет необходима виртуальная зона декларированной безопасности, где все подготовлены дарить, желать и быть одаренными. Если на улице незнакомый человек начнет осыпать нас дарами, то это вызовет только испуг, поскольку в современной повседневности нет места спонтанному дару. Навык дарения, полученный в сетевом пространстве, не извлекаем и не переводим в пространство реальное по той простой причине, что завязан на сетевой резонанс. Таков эффект этого фармакона со всей его двусмысленностью: теперь для адепта Дарудара любой дар вне сети будет как-то мелковат. Так энтузиаст дарения оказывается крепко привязан к сервису darudar.org и незаметно для себя попадает в своеобразную зависимость, которая сродни шопоголии, адреналиновой наркомании и прочим маниям общества потребления. Тем более, что в эпоху гиперпотребительской активности и ее кризиса с перенасыщением просто необходимо отдавать, чтобы было куда покупать[30]. Благодаря эргономичному устройству сайта пользователям легко и удобно быть добрыми, расточительными, причем без особых жертв. По большому счету, Дарудар – ответ на запрос людей, которые хотят видеть себя добродетельными и при этом не выпадать из потребительского потока; это платформа, так сказать, для высокоморального потребления. Подобно тому, как в традиционном обществе среди некоторых охотников-собирателей обмен добытой пищей являлся гарантией для любого человека от неудачи в его ежедневной добыче, Дарудар выполняет весьма важную социальную функцию, являясь своеобразной страховкой от непотребления[31]. Мускулатура потребления не должна терять тонус, ее следует поддерживать в форме любым способом; необходимо желать вещь вне зависимости от того, можешь ты позволить себе ее приобрести, или нет.

Дискурс желания на Дарударе практически паразитарен – глагол «желать» используется симптоматично часто, являясь декларированным оператором дарударовской коммуникации. То, что предлагается в дар необходимо «пожелать», заявив о себе в соответствующей категории как о «желающем» и вступить в эмоциональный аукцион, соревнуясь в красноречивом описании своего страстного желания с другими претендентами на дар. В итоге частотность словоупотребления «желания» и производных от него превращается в некую мантру, заклинание, создавая эффект неиссякающей способности желать. На фоне откровенных и навязчивых векторов современных PR, направленных на пробуждение всегда уже слишком отчужденного желания в потребителе, Дарудар выглядит более изощренно, предлагая непритязательный соблазн с человеческим лицом. Пресловутое дарударовское «тепло отношений» подпитывается специфической разновидностью желания, которое не имеет ярко выраженного сексуального подтекста, но, тем не менее, скрытым образом эротично, как, собственно, и положено порядочному желанию. Эротичность здесь укоренена в телах вещей, их многослойных упаковках из времени, обстоятельств и истории взаимодействия с телами предшествующих обладателей. Вещь-дар танцует перед претендентами, образно говоря, танец семи покрывал Саломеи; однако, если в этом танце кто и потеряет голову, то не в серьез, и не надолго. Плюшево-игрушечный характер этого желания, выраженный в ткани дарударовской коммуникации через обилие уменьшительно-ласкательных суффиксов и игривых оборотов речи, наглядно свидетельствует о безопасности эротического в этой зоне. Постоянный подогрев этих, казалось бы, несерьезных эмоций на самом деле позволяет поддерживать циркуляцию социальной энергии желания, выполняющей в наши дни роль магической маны.

Взглянем на судьбу непрозрачной вещи с другой стороны. Справедливости ради стоит отметить, что наша Саломея, завернутая в семь покрывал бытового перламутра, далеко не всем покажется одинаково соблазнительной. Специфическая телесность, представленная здесь весьма ярко и фактурно, не имеет общепринятой конвенции по поводу дистанции к ней. В результате контакт с б/у дарами у некоторых вызывает экстаз и умиление, а у других острый приступ брезгливости, как если бы речь шла о своеобразном свингерстве посредством вещей[32]. Мера телесной дистанции у всех разная и ожидания в дар вкладываются разные. И здесь мы вновь имеем дело с эффектом, производным от современной мультикультурной среды, с ее колеблющимися кодами и отсутствием четких представлений о границе приватности.  Конечно, сам феномен брезгливости – сложносоставное явление, вовлекающее в себя современные представления о сакральном и табуированном. Но дело даже не в этом. Навязчивое желание под публичное улюлюканье втюхать далеким незнакомцам свое обветшавшее исподнее, равно как и симметричное ему желание примерить на себя чужую личиночную оболочку, на первый взгляд напоминает об эксцессивном характере внутреннего опыта, который, согласно Батаю, объединяет в одном флаконе эротизм и смерть[33]. Дарудар, конечно, не является сервисом трансгрессивных практик, не только потому, что откровенно непристойные предложения подвергаются бдительным здравым смыслом пользователей безоговорочной анафеме, но и потому, что суть трансгрессии – в праздничном разрушении субъекта, а не в его досуговом развлечении. И все-таки подспудная потребительская тоска по разделенному теплу и по «славе, обретаемой при дарении себя»[34] может указывать и на тоску по разделенной смерти.

Наша современность, по словам Бодрийяра, изгоняет смерть из сферы повседневности, в итоге превращаясь в позитивное, но безжизненное пространство. Знаки смерти изымаются отовсюду, в том числе и из корпуса вещей, и поэтому вещь лишается возможности легитимно умереть, а мифологические сюжеты  торжественной смерти вещи оказываются недоступны. Потому-то их либо стыдливо относят на помойку (словно отправляя стариков в дом престарелых), либо пытаются продлить их жизнь в бесконечном метемпсихозе передаривания. И сеть здесь вносит свою весомую лепту. Если представить себе сюжет сказки Андерсена об оловянном солдатике, который, как известно, прошел ряд этапов изменения статуса простой вещи вплоть до избывания своей судьбы[35] в очаге камина и поместить этот сюжет в пространство Дарудара, то ни о каком торжественном финале речи идти не может. Пафосный рывок простой вещи к смерти здесь купирован и невозможен как жест. Единственная форма скудной эпитафии, которая может быть зафиксирована в рамках Дарудара – это что-то вроде «почистила котика[36] от просроченной косметики». Вот и все. Ни имен, ни судьбы; вещь, появившаяся из ниоткуда, исчезла в никуда.

В итоге на Дарударе мы наблюдаем как простая вещь, избывшая свой жизненный срок в чьем-то личном пространстве (а то и вовсе не имевшая «жизненной силы») попадает в сетевой конвейер «одухотворения» по-франкенштейновски, и продолжает цикл существования, перемещаясь от дарителя к дарителю, неся в своей мертвой упаковке живую эмоцию. Этот некрофилический образ, возможно, слишком резок, но он хорошо отражает суть происходящего[37]. Мы все передаем объекты остывающего желания и в результате разогреваем его и себя заодно. Сама передача дара с его тактильностью похожа на прямой массаж сердца, который невозможно сделать исключительно по сети. Это какая-то странная неотрефлексированная стратегия спасения, которая позволяет сохранить жизненно важные для современного человека вещи. Дарудар – сообщество реаниматологов социальной маны.

 

***

Замысел данной статьи возник под непосредственным влиянием обсуждения с Натальей Леонидовной Соколовой феноменов и тенденций современной цифровой культуры. Авторы безмерно сожалеют, что статья увидит свет после ухода Натальи Леонидовны из жизни и диалог по многим вопросам так и останется незавершенным…

 

 

---

 

 

 

Комментарии

1. # · окт 11, 16:27

   Хм… Ни одного комментария. эту статью вообще кто-нибудь прочитал кроме меня? Или ее обсуждают не здесь, а на ДаруДар?

   — Антонина

Имя	Запомнить
Email
Сайт
Сообщение

← Предыдущая статья
Простое

Следующая статья →
Фальшивка

• Mixtura verborum' 2012: сила простых вещей-2
• «Монодрамы вещей» и субъективность: пределы забвений и незабвенное
• Первое, что запомнилось (вещь в биографическом контексте)
• Поэтика потерь: к антропологии вещи
• Фальшивка
• Простое
• Ситуации и поведение. Голод как ситуация
• Упражнения в бытии