Страсти по визуальному

А. Ю. Рогачева (г. Санкт–Петербург)

2003г.

 

Видеть – значит быть соучастником без ответа, или это безграничная возможность отвечать за все увиденное? Данный вопрос возник в русле поиска природы (в греческом духе) тотальной визуализации нашей культуры. Понятно, что люди не стали лучше видеть, что у них не атрофировались остальные органы восприятия. Здесь интересно не само наличие или качество объектов, переходящих в не свое количество, сколько сам взгляд – взгляд, в котором, еще возможно, состоится событие искусства. Как ни парадоксально, но именно зрелищность делает нас слепыми. И чтобы видеть «нечто», необходимо особого рода напряжение, взгляд без видимостей,  «взгляд Орфея» Бланшо. Его сила в созидании глубины того, что должно быть увидено в данности, в близкой явленности. «Глубина не открывается, если смотреть в нее лицом к лицу, она открывается, только если утаена в созданном». Но в этом взгляде присутствует напряжение двойного преодоления: преодоления дневной данности в созидании или произведении глубины ночи и преодоления самого созидания в стремлении увидеть воочию смысл, за которым неизбежно следует разрушение, как самого пути, так и глубины как цели. Увидеть в Джоконде женщину, чья красота могла бы позировать всем временам и эпохам, в силах лишь влюбленный художник, который не побоялся разрушить свой взгляд её видимостью, оставив этот образ как вечную провокацию, как вечный спор, требующий все новых и новых свидетелей и участников.

«Взгляд на Эвридику безо всякой мысли о песне, в нетерпеливости и нескромности желания, забывшего закон, и есть вдохновение. Значит, это вдохновение преображает красоту тьмы в нереальность пустоты и делает Эвридику тенью, а Орфея – бесконечно мертвым? Значит, это вдохновение – тот неопределенный миг; когда сущность ночи становится несущественной, а гостеприимная задушевность первой ночи – обманчивой ловушкой ночи, но уже другой? Именно так – и не иначе.»

Покоряющая сила образа или вида является той точкой, из которой власть видимого бросает шанс бессилию зрячего превзойти самого себя вдохновением. Размазанность по красоте увиденного и есть конец искусства, но также смерть, дарующая силы возобновить умирание. Не это ли является тем, что можно было бы назвать, игнорируя чрезмерность этого выражения, событием в искусстве, имеющим свою хронологию, взывающим к сообщничеству и укореняющимся в невыразительной конкретности. Не это ли мы ищем глазами, скользя по фотографиям, просматривая фильмы, вглядываясь в фасады домов, рекламные проспекты и виртуальные города интернета? Но чем больше поводов для вдохновения, тем меньше шансов для реальности созидания.

Подлинное событие взывает к порядку, к закону, к правильному взгляду, в котором оно находит свое продолжение, но уже не дарует свободу созидания. Оно требует «перво–мнения», игнорируя остальные концепты, выражаясь языком Делеза. И здесь «взгляд Орфея» – это беззаботное жертвование желанным образом, созданным в борьбе с утаивающей очевидностью дня, разрыв с фундаментальностью события, воплощенным в видимую реальность и удаляющуюся в её тень. Безжалостное уничтожение собственного взгляда, чтобы увидеть истину ради неё самой. Возможно, для этого Эдипу пришлось бы выколоть себе глаза неоднократно, но он увидел только свою истину, как свою судьбу и не готов был умереть дважды.

Взгляд Орфея, как искусство – это взгляд безумца, мечтающего о смерти, и не имеющего шансов умереть. Лишь созидая и разрушая себя в созидании с неистовым самозабвением можно по настоящему быть на кончике этого взгляда. Но чтобы забыться, как это делает искусство, нужно дважды обмануть смерть; сделать вид, что она позабыта, упущена из виду и тем самым не включена в желание быть покоренной и, во–вторых, увернуться от возможности быть ею забытым. Забыть самому, но не дать забыть ей. Избежать безумия, оставаясь безумным, – не это ли взгляд искусства, растворяющий видимость и претворяющийся в видимое? Ему предшествует «беззаботное нетерпение», в котором желание обретает свободу вдохновения, смелость прыжка от завороженности видимым в своей прозрачности объекта, к созиданию себя во власти захвата желания – творение свободы в бесконечной любовной зависимости.

«Письмо начинается взглядом Орфея. Этот взгляд есть порыв желания, которое разрушает предопределенность и заботу песни и во вдохновенной, беззаботной решимости достигает истока, жертвуя песнопением. Но чтобы спуститься к глубинам такого мига, Орфею заведомо необходима мощь искусства. Иными словами, невозможно писать, не достигнув того мгновения, добраться до которого можно лишь в пространстве, открывающемся порыву письма. Чтобы написать хоть что–то, нужно отважиться писать. В этой противоречивости и заключается суть письма, трудность опыта и скачек вдохновения.»

Чтобы писать, нужно быть отчаянным; отчаяние влюбленного или влюбленное отчаяние, ломающее все каноны и порядки, есть тот скачек,  в направленности которого размыкается и смыкается творение и искусство, то безграничное отвечание (ответ) за все, что попало в поле этого неистового взгляда, взгляда–письма.

Комментарии

 
 



О тексте О тексте

Дополнительно Дополнительно

Смотрите также:
Маргиналии: