Всероссийская научная конференция с иностранным участием "Антропология жертвы: от архаических корней к современным контекстам"

12-14 октября 2017 кафедра философии Самарской гуманитарной академии при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 17-03-14065) провела Всероссийскую научную конференцию с международным участием «Антропология жертвы: от архаических корней к современным контекстам».

Конференция проходила в актовом зале Самарской гуманитарной академии. В качестве докладчиков в ней приняли участие исследователи из Самары, Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Волгограда, Саратова, Омска. В режиме он-лайн присутствия прочли доклады ученые из Минска и Амстердама.

Целью конференции было создание междисциплинарного поля исследований, позволяющего работать с проблематикой жертвы во всей ее неоднозначности. Традиционный антропологический подход, видящий в жертвоприношении одну из ключевых констант культуры, нуждается в существенном дополнении и переосмыслении, поскольку необходимо учесть актуальные формы присутствия феномена жертвы в социальной реальности.

Обсуждались такие темы как роль и функции жертвы в современной экономике и политике; актуальные смещения дискурса и взаимообратимость ролей жрец/жертва, палач/жертва, преступник/жертва, террорист/жертва; конструирование образа врага и образа жертвы в конфликтном взаимодействии сторон; жертва как культурная травма и проблема организации исторической памяти; жертва как медиальный конструкт и влияние новых медиа на практики свидетельства, признания, памяти.

Данные темы имеют прямое отношение к травматическим точкам современного социального поля, в силу чего работа конференции имела не только теоретический, но и практический смысл. Работа в этом проблемном поле требовала междисциплинарного подхода и объединила усилия специалистов целого ряда гуманитарных дисциплин: философов, филологов, социологов, политологов, историков, правоведов.

Конференция вызвала большой интерес в интеллектуальном пространстве Самары, на различных заседаниях помимо докладчиков присутствовало значительное число слушателей (от 40 до 90 человек). Слушателями были в основном студенты и преподаватели самарских вузов. Аудитория активно задавала вопросы докладчикам, инициировала дискуссии.

Конференция началась с приветственного слова ректора СаГА профессора Натальи Юрьевны Ворониной и пленарного заседания, на котором выступили ведущие отечественные ученые и интеллектуалы, имеющие не только российское, но и международное признание: руководитель Центра Медиафилософии (СПбГУ, Санкт-Петербург) доктор философских наук Валерий Владимирович Савчук; зав. кафедрой романских языков и перевода Санкт-Петербургского государственного экономического университета доктор филологических наук профессор Сергей Леонидович Фокин; доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета (Москва) Сергей Николаевич Зенкин; доктор социологических наук, профессор РГГУ и РХТУ им. Менделеева Геннадий Иванович Козырев.

Программа конференции включала в себя секции «Жертва как ценность: этика, политика, экономика», «Медиальная конструкция жертвы», «Жертвенность: антропологические константы и повседневные практики», «Жертва в литературном дискурсе».

Конференция нашла отражение в средствах массовой информации. «Свежая газета. Культура» 5 октября опубликовала беседу с председателем оргкомитета конференции Мариной Александровной Корецкой. Самарская телевизионная служба новостей СТВ (Телерадиокомпания «СКАТ») в вечернем выпуске от 12 октября представила новостной сюжет о конференции, в который были включены интервью ректора СаГА профессора Натальи Юрьевны Ворониной и руководителя Центра Медиафилософии (Санкт-Петербург) профессора Валерия Владимировича Савчука. Данные интервью в полном объеме можно посмотреть здесь.

 

 

Видеоматериалы: доклады, лекции, беседы

12 октября 2017 года.

Конференция началась 12 октября в 10:00 с приветственного слова ректора СаГА профессора Натальи Юрьевны Ворониной, которая охарактеризовала чрезвычайно актуальную и болезненно дискуссионную проблематику, связанную с феноменом жертвы как настоящий вызов, на который должно откликнуться гуманитарное знание, тем самым подтвердив свою значимость для общества и культуры. Также Наталья Юрьевна пояснила, каким образом данная конференция встраивается в исследовательский и образовательный проект, связанный с формированием пространства философской мысли в Самарской гуманитарной академии и может быть рассмотрена в качестве некоторого итога 25-летней деятельности кафедры философии, ее традиций и контактов с другими научными центрами.

 

Пленарное заседание, модератором которого была председатель оргкомитета конференции доцент Марина Александровна Корецкая, открыл доклад доктора социологических наук, профессора кафедры политической социологии РГГУ, профессора кафедры социологии РХТУ им. Д.И. Менделеева (Москва) Геннадия Ивановича Козырева «Жертва как социальный феномен общественной жизни». Оттолкнувшись от краткого описания социальных функций жертвы в обществах архаического типа, Геннадий Иванович отметил, что в первобытных культурах жертвоприношение преимущественно рассматривалось как способ предотвращения возможного или урегулирования уже возникшего конфликта, в то время как в современных социальных конфликтах фигура жертвы используется той или иной стороной для того, чтобы создать выгодную для себя конфликтную ситуацию, обвинив противоборствующую сторону в неправомерном применении насилия по отношению к жертве, которую «значимые другие» признают как невиновную и беззащитную. Такая ситуация позволяет говорить о конструировании «жертвы», различные аспекты которого (задачи, этапы и механизмы) были достаточно подробно рассмотрены в докладе. Особо отмечен фактор страха потенциальных жертв, который способствует негативной консолидации социума и легитимации власти. В ходе дискуссии поднимались вопросы о том, есть ли градации степени «невинности» жертвы и каким образом можно провести различие между жертвой и потерпевшим (пострадавшим) (В.А. Конев). Возникла достаточно горячая полемика по поводу статуса понятий «жертвы-предателя» и «исторического врага» и их потенциальной связи с «языком ненависти» (С.Н. Зенкин). Также обсуждались различные аспекты, связанные с конструированием жертвы: всегда ли конструирование имеет осознанный и целенаправленный характер, а значит, всегда ли речь идет о манипуляциях (М.А. Корецкая); должен ли лежать в основании конструкта жертвы некий реальный феномен (С.И. Голенков).

 

Следующий доклад пленарного заседания перевел обсуждение из социально-политической области на фундаментально-антропологический уровень. Руководитель Центра Медиафилософии (СПбГУ) доктор философских наук профессор Валерий Владимирович Савчук в докладе «Жертва – условие культуры» сосредоточился на обсуждении вопроса о том, как возможен – если он возможен, – акт жертвоприношения в современной культуре. Жертва является одним из условий культуры, появляясь у ее истоков как важнейший признак человеческого. Архаическая жертва подчинялась принципу симметрии ран архаического космоса, ее приносило коллективное тело. Индивидуальная жертва появляется только вместе со становлением христианства как акт индивидуального мученичества-свидетельства о Христе. Сегодня феномен жертвы возвращается к нам в неузнанном виде, его смысл сильно отличается от того, каким он был изначально, о чем свидетельствует постоянное упоминание слова «жертва» всуе. В качестве примеров сегодняшних жертв докладчик привел статистически ожидаемое смерти в автокатастофах (жертвы комфорту) и готовность к смертельному риску адептов экстремальных видах спорта (жертва психическому здоровью как индивидов, так и сообществ). Жертва онтологически неустранима из культуры, поэтому перевести неосознанные формы жертвоприношения в осознанные и рефлексивные – одна из серьезнейших теоретических и практических задач. В завершении доклада была поставлена проблема: если любой знак может быть понят как рана, то что ранит сегодня человек, когда ставит «невесомый» знак в цифровом пространстве? В конечном итоге пользователь ранит (ин-формирует, де-формирует) не столько мир, сколько самого себя, свое тело, свою чувствительность, свое поле опыта. В процессе обсуждения доклада профессор В. А. Конев предложил понятие «жертвенного капитала», то есть того смыслового «вклада», который вносится в культуру, осуществляясь за счет приносимой буквально или метафорически жертвы. Развернулась дискуссия о том, в каком смысле можно требовать от философии, чтобы она сопротивлялась девальвации феномена жертвы в современности, ориентируясь на «чистую жертву», коль скоро сама социальная реальность предъявляет сегодня другую (статистическую, виктимную) трактовку жертвы и социальные науки с этим материалом работают (В.Л. Лехциер). Был поднят вопрос о ресурсоемкости человеческого тела, неосознанно принимающего на себя цифровые знаки (Е.В.Савенкова). Обсуждалась необходимость как различения смысловых оттенков многозначного понятия жертвы (М.В. Михайлова), так и методологического различения объективной констатации жертвы и субъективного опыта переживания кем-либо себя в качестве жертвы (С.Л. Лишаева).

 

Доклад доктора филологических наук, главного научного сотрудника ИВГИ (РГГУ) Сергея Николаевича Зенкина «Поэзия как жертва слов» строился как развернутый аналитический комментарий к мысли Ж. Батая о том, что поэзия есть «жертво­приношение, в ходе которого в жертву приносятся слова». Трактуя вслед за Батаем жертвоприношение как антропологически важный акт чистой неутилитарной негативности, в ходе которого нечто (некто) выводится из социально полезного оборота и тем самым освобождается, Сергей Николаевич рассмотрел вопрос о том, в какой степени поэзия может отвечать этой трактовке, и каким образом вообще возможна «жертва слов», коль скоро слово нельзя ни буквально уничтожить, ни даже необратимо вывести за пределы утилитарного использования. Уничтожение текста, цензурирование, оккультация и подобные им операции не являются жертвоприношением, поскольку в них много проективности. Жертва слов, чтобы осуществиться всерьез, должна захватывать личность самого поэта, который поэтической практикой вовлекается в гибельный опыт жертвы интеллекта или молчания. Однако даже если такой акт удается, публика (культура) постфактум все равно припишет ему проективный смысл. Вывод: жертва – факт принципиально внекультурный, она не улавливается понятиями культуры и может характеризоваться ими лишь негативно, апофатически. Искусство, в частности поэзия, составляет один из привилегированных видов опыта, напоминающих человеку об этой изнанке культуры. В ходе обсуждения доклада был поднят вопрос о том, что если жертвоприношение – это ритуал, то какой ритуал имеет или не имеет место в поэзии, понятой как жертва слов (А.Е. Сериков). В.А. Конев инициировал дискуссию о том, в какой степени обсуждаемая идея Батая является только метафорой, можно ли понимать «жертву слов» в поэзии не только как уничтожение, но и как создание новых слов и тем самым вклад в язык. Можно ли рассматривать жертвенную концепцию поэзии Батая, как некий эмансипаторный проект, который с необходимостью будет аппроприирован культурой, и потому представляет собой стратегию, заранее обреченную на провал (О.В. Горяинов)? Возник вопрос и о том, каким образом может быть соотнесен тезис о том, что жертва – факт принципиально внекультурный и ключевой тезис предыдущего доклада (жертва – условие существования культуры).

 

Доктор филологических наук, заведующий кафедрой романо-германской филологии и перевода Санкт-Петербургского государственного экономического университета Сергей Леонидович Фокин в своем докладе «Капитализм и капитуляция: жертвоприношение как принцип функционирования новейшей экономики» сформулировал исходный тезис, согласно которому современная капиталистическая экономика являет собой религию постсекулярного общества. При этом язык капитализма паразитирует на христианском дискурсе, разворачивая логику вечного суда до масштабов вменения всем и каждому бесконечного чувства долга/вины (В.Беньмин). Более того, в своем функционировании капитализм опирается на архаическую логику жертвоприношения, описанную Р. Жираром: если все виновны, то каждый участник капиталистического соревнования легко может быть принесен в жертву ради облегчения максимально прибыльного, максимально здорового функционирования капиталистической системы. Капитализм, таким образом, не только все время капитализирует, но постоянно капитулирует, черпая свое могущество из своих поражений, питаясь политическими трупами своих самых видных бойцов. Дела, афёры, скандалы являются не помехами, а неотъемлемыми деталями главной идеологической машины по производству и распределению насилия. Доклад вызвал оживленное обсуждение, в процессе которого затрагивались такие вопросы как: если капитализм не предполагает никакой «вертикали», то в чем именно заключается его религиозный характер (С.А. Лишаев)? Можно ли про социализм или феодализм сказать, что это тоже форма религии (В.Л. Лехциер)? Жертвы капитализма – это victim или sacrifice и могут ли они хоть в каком-то смысле пониматься как священные (А.Е. Сериков)? О.В. Горяинов в рамках вопроса-комментария предложил беньяминовский проект нигилизма понимать как удвоенную деструктивность капиталистической этики вины, которая таким образом должна привести к освобождению.

 

Секция "Жертва как ценность: этика, политика, экономика"  продолжила разговор о темах, поднятых С.Л. Фокиным. В докладе «"Изображая жертву": коллективные травмы и сакрализация прошлого» Даниил Александрович Аникин (к. филос.н., доц., Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского) рассмотрел феномен жертвы в контексте процессов травматизации исторической памяти, опираясь на концепцию культурной травмы Дж. Александера. Докладчик пришел к выводу, что жертва конструируется как персонификация культурной травмы, в чем возникает необходимость, когда сообщество переживает угрозу собственной идентичности. В процессе обсуждения был задан вопрос (Е.А. Иваненко) о том, чем определяется «срок годности» жертв, когда и почему тот или иной персонаж осмысляется как жертва, когда и почему перестает ей быть или перекодируется из жертвы в виновника. В.Л. Лехциер задал вопрос о том, как именно влияют различные дискурсы на процесс проговаривания, а значит и конструирования травмы. Активно обсуждалась интригующая тема «периода забвения» между событием и его предъявлением как травмы – чем объясняется сам этот период, как он осознается постфактум носителями культурной травмы, как он связан с понятием вины. Был поднят и вопрос о том, что если роль жертв социально навязывается, то какова степень свободы субъекта принять или не принять эту роль (М.В. Михайлова).

 

Вновь к фигуре Беньямина,  но на сей раз к его понятию «голой жизни», отсылал доклад Олега Вячеславича Горяинова, (к. ю. н., доц., Самарская государственная областная академия Наяновой)«Нигилизм как метод: от «голой жизни» к рабам и технике (Беньямин, Агамбен и контуры политической онтологии анархизма)». Доклад был посвящен проекту анархии, который, по мысли автора, предположительно может вывести за рамки жертвенных оснований современной политики, зависящих от суверенной логики исключения.  Доклад вызвал множество провокативных вопросов. А.Е. Сериков задал вопрос о том, нет ли противоречия между анархистским проектом Беньямина по выходу за рамки теологической логики, нуждающейся в жертвоприношении и свойственной для  типичного анархизма склонности к этике самопожертвования. В.В. Савчук предположил, что проект эмнасипации не столь однозначно позитивен, поскольку тот, кто претендует на равенство, на самом деле претендует на господство,  на что докладчик возразил, что эмансипация ориентирована не на равенство, а на большую независимость от высших инстанций  (в смысле кантовской трактовки Просвещения). М.А. Корецкая задала вопрос о том, каким образом францисканцы и рабы могут, как полагал Агамбен, быть примером выхода за рамки политической теологии, если практики монастырской жизни по определению имеют теологический фундамент, а раб тянет за собой диалектику господина и раба и логику суверенности. В.Л. Лехциер задал вопрос о границах беньяминовской критики теологии, имея в виду современную тенденцию реновации теологического дискурса.

 

Тему экономики жертвы продолжил Тимур Валентинович Филатов, (д. филос. н., проф., Поволжский государственный университет телекоммуникаций и информатики, Самара), который, опираясь на книгу «Миссия пролетариата» А.К. Секацкого,   рассматривал новейшие трансформации и перспективы учения о революционном потенциале обездоленного класса, предположив, что выпавшее из рук пролетариата знамя поднимут гастарбайтеры, инициировав консервативную революцию, которая будет представлять собой единственную альтернативу тотально техногенному обществу, где все значимые функции передоверены технике, а человеку уготована роль паразита. В контексте обсуждения высказанных апокалиптических прогнозов были заданы вопросы о том классе, в интересах которого создается технократическое общество (С.Н. Зенкин) и о роли религии в консервативной революции (Г.И. Козырев).  И.В. Степанов в порядке комментария отметил, что вопрос о перспективах тотальной технократии во-первых, имеет скорее гипотетический характер, во-вторых, должен быть связан не меньше с перспективами социализма,  чем с логикой капитализма, и в-третьих, не обязательно должен быть решаем в пессимистическом ключе.

 

Продолжил секцию скайп-доклад Андрея Анатольевича Горных (к. филос. н., профессор департамента медиа Европейского гуманитарного университета, Вильнюс, со-директор Лаборатории визуальных и культурных исследований ЕГУ) «Экономика жертвы: нехватка как избыток». Анализ описанного Леви-Стросом индейского праздника меда позволил А.А. Горных крайне убедительно показать, как жертвоприношение (искусственно созданная пустота, нехватка) учреждает и социальный порядок, и структуру желания. В своем вопросе к докладчику С.Н. Зенкин обратил внимание на то, что производство пустот – это все-таки производство, в то время как жертвоприношение – это расточение, чуждое производственным целям принципиально, что, возможно, требует введения дополнительных дистинкций. М.В. Михайлова, отметив, что в западной традиции сакральный мед – это, прежде всего, мед поэзии (от «Старшей Эдды» до «Винни-Пуха»), задала вопрос о том, какое место поэтическое слово может занимать в процессе структурирующего создания пустот.

 

В завершающем секцию и первый день конференции докладе Ивана Викторовича Степанова (к.ист.н., доц., Самарский государственный технический университет), был поднят вопрос о гражданском обществе как жертве вооруженных конфликтов. Этот вопрос был раскрыт докладчиком через анализ того, как изменяется понятие войны в современном европейском философско-политическом дискурсе. В процессе дискуссии были заданы вопросы о том, каким образом могут быть различены понятия «вооруженного конфликта» и «войны» и как могут быть соотнесены «гражданское общество» и «народ» или «нация», имея в виду их традиционное противопоставление государству (в том числе и как субъекту вооруженных конфликтов).

 

Видеоматериалы: доклады, лекции, беседы

 

13 октября 2017

Второй день конференции открыла секция «Медиальная конструкция жертвы».  То, что архаическая жертва в значительной степени выполняла функции медиума (посредника между богами и людьми, миром живых и миром мертвых), и тем самым соединяла в рамках ритуала само сообщество – момент известный, собственно, коммуникативная трактовка жертвоприношения из него и вытекает. Но эта, архаическая по своему происхождению медиальность, в каком-то смысле удваивается, коль скоро сегодня все события опосредованы системой масс-медиа, репрезентации коллективного тела медиатизированы, и потому любые конструкции образа жертвы будут сегодня  с необходимостью медийными.

 

Секция началась с доклада по скайпу Николая Сергеевича Махортых (доцента факультета Современных языков и культур Университета Амстердама, редактора журнала «Digital Icons: Studies in Russian, Eurasian and Central European New Media», Амстердам)  «Практики цифрового поминовения в Книге памяти погибших за Украину». На примере конкретного электронного проекта «Книга памяти погибших за Украину» докладчиком было показано, как цифровые технологии меняют коммеморативные практики, каким образом происходит конструирование образа жертвы и образа врага в рамках цифровых практик поминовения и какого рода симптоматика может быть обнаружена в этих конструктах. Интерес, вызванный докладом и отраженным в нем исследовательским проектом, нашел выражение в следующих вопросах. Первый вопрос, заданный Г.И. Козыревым, носил полемический характер: в каком смысле комбатанты, погибшие на поле боя, вообще могут рассматриваться как жертвы? Е.А.Иваненко просила прокомментировать, насколько живым, судя по посещаемости и интегрированности в социальные сети,  является  «Книга памяти…» и какие факторы влияют на активность профиля того или иного погибшего. Е.В. Савенкова задала вопрос о том, как в цифровых коммеморативных практиках осуществляется процесс обобщающей символизации (репрезентации образа павшего солдата как такового) и что нового в этом отношении появляется в сравнении с доцифровыми мемориалами. С.Н. Зенкин, обращаясь к тезису докладчика о том, что редко встречающееся в «Книге памяти…» упоминание врага и его крайне размытые характеристики говорят об отсутствии в украинском обществе консенсуса относительно того, как этот враг должен  быть идентифицирован, обратил внимание на то, что интерпретация умолчания представляет собой чрезвычайно серьезную методологическую проблему и потому интерпретации смысла того, что не сказано, при всей их важности, рискуют оказаться шаткими.

 

К более традиционным медиа, а именно – кинематографу, был обращен доклад  Андрея Игоревича Апостолова (главного редактора киностудии имени М.Горького, ст.н.сотр. НИИ Киноискусства, Москва)«Роль жертвы в конструировании исторического нарратива в советском кино». Докладчик, представив репрезентативную подборку фрагментов кино сталинской эпохи, показал, что, вопреки сложившимся стереотипам, сталинский кинематограф 30-х годов на фоне консервативных тенденций развенчивает революционный пафос жертвенности: потенциальная жертва «врагов народа» всегда чудесным образом выживает, чтобы привлечь «вредителей» к суровому суду. Такой сюжет, по сути, легитимирует эскалацию государственного террора, приписывая его инициативу не вождю, а «народу». Обсуждение строилось вокруг интерпретации сюжетного поворота, о котором говорил А.И. Апостолов: а именно, не до конца удавшегося покушения на жизнь главного героя. То ли в ситуации перекодировки священной жертвы революции в жертву-пострадавшего статус жертвы становится сомнительным и от него отказываются, но покушение остается как инерционный след жертвенной традиции (Е.А. Иваненко). То ли сюжет с неудавшимся покушением важен для легитимации, чтобы подчеркнуть несимметричный характер возвращающегося насилия: насилие покушения совершается подло, а насилие террора подается как справедливое и законное; жертва покушения выживает, потому что воплощенный в главном герое «народ» нельзя извести вредительскими акциями (М.А. Корецкая). То ли это трансформация мифологемы возрождающегося  после акта самопожертвования бога или культурного героя, которую атеистический контекст не позволяет предъявить как буквальное воскрешение после смерти (А.Е. Сериков).

 

В докладе Марины Александровны Корецкой (к.филос.н., доц.,  зав.кафедрой философии Самарской гуманитарной академии),

 

 Елены Анатольевны Иваненко (доц., Самарская гуманитарная академия),

 

 Елены Владимировны Савенковой (доц., Самарская гуманитарная академия) «Травма как зрелище: нюансы биополитической сборки коллективного тела» был поднят вопрос о биополитическом горизонте дискурса травмы и о зависимости биополитических ценностей от производимого медийными (на сегодняшний момент сетевыми) средствами дизайна жертвы. В процессе дискуссии обсуждалось соотношение понятий «жертва» и «травма», причины и следствия того, что современное общество предпочитает травму жертве. О.В. Горяинов задал вопрос о том, что коль скоро дизайн жертвы, связанный с предъявлением травмы, предполагает игру показа непоказываемого, представления непредставимого, часто вызывающую справедливую критику, можно ли предположить, что детравматизация будет требовать и отказа от дизайнерского подхода к жертвам? Возникла дискуссия в связи с вопросом В.Л. Лехциера о том, каким образом методологически может быть учтено различие между дискурсом того, кто говорит о жертве и голосом самих жертв и насколько такое различие важно с точки зрения антропологических, этических, политических следствий.

 

Артем Маркович Фейгельман (к. филос. н., доц., Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского) в докладе «Виктимология селебрити и репрезентация социального господства в современной массовой культуре» рассмотрел тренд саморепрезентации звезд в качестве как сакральных жертв, так и объектов самых разных видов насилия. Была предложена гипотеза, что подобные мотивы в современной массовой культуре отражают такую функцию селебрити как легитимация существующей социальной иерархии, позитивное закрепление социального господства: «подчиненный», «жертвенный» образ звезды формирует соответствующую идентичность у своих поклонников. Обсуждение доклада строилось вокруг вопросов о том, кто является конечным бенефициаром рассмотренных образов и можно ли говорить о связи такого рода продукции со стратегией хорроризации общества, легитимирующей власть как единственный фактор защиты. В. В. Савчук предложил рассматривать это явление в контексте известной тенденции перехода образов высокой культуры на уровень массового тиражирования: виктимология селебрити повторяет некогда имевший место авангардный протест (элементы движения некрореализма, например). Еще одной причиной может быть  попытка «приручения смерти» в мире, где обострен диссонанс культа гламура и постоянных сообщений о катастрофах. А.И. Апостолов предположил, что в основе явления может лежать реакция на целую серию ранних смертей американских поп-звезд, на что докладчик заметил, что в таком случае можно говорить о более глубоких корнях – романтическом культе смерти молодых и талантливых.

 

Анна Владимировна Синицкая (к. филол.н., внештатный сотрудник Лаборатории исторической, социальной и культурной  антропологии, Самара) в сообщении «Холивар не вынес двоих: коммуникативные роли «жертвы» /«провокатора» в интернет-пространстве и границы публичной рефлексии» рассмотрела социально-коммуникативную среду сетевых групп в постфуколдианской модели власти: горизонтальность связей вовсе не отменяет агрессии, а трансформация категорий «приватное/публичное» сказывается на взаимооборачиваемости ролей жертвы и провокатора. Были рассмотрены модели сетевой дискуссии, приводящей к интернет-«драке» (холивару ), в которой происходит назначение жертвы с ее последующей травлей. В. В Савчук, отметив, что голос жертвы не был слышен в архаике, но стал предметом пристального внимания сейчас, инициировал дискуссию вопросом о том,  когда говорит жертва, о чем она говорит? Насколько индивидуализирована эта речь, если она явным образом подвержена стереотипам? В дискуссию включился В.Л. Лехциер, который, опираясь на проводимые в медицинской антропологии исследования нарративов страдания  пациентов,  предложил тезис о том, что человек черпает нарративные матрицы из культуры, но индивидуально их интерпретирует в зависимости от контекста, причем при исследовании такого рода нарративов важно различать конвенциональные жанры, в большей степени подверженные редактированию и формализации и первичные нарративы, более произвольные, к которым очевидно и относятся тексты в социальных сетях. Активно обсуждалась также специфика сетевой травли – следует ли видеть за ней чью-то целенаправленную манипуляцию или спонтанный коллективный защитный механизм. Можно ли видеть причину такой распространенности интернет-травли в усталости от формализованной «прохладной» коммуникации и нарастающем запросе общества на диалог всерьез, в котором агрессивные формы приветствуются.

 

Следующая секция «Жертвенность: антропологические константы и повседневные практики» предполагала возвращение к инвариантам и исходным парадигмам, собирающим архаические и современные жертвенные практики в единое целое.

 

Первый докладчик - Марина Валентиновна Михайлова (д.филос.н, проф., Русская христианская гуманитарная академия, Санкт-Петербург) предложила, прежде всего, терминологически различать жертву как добычу хищника, как священную жертву и как пострадавшего от насилия и сосредоточилась в своем сообщении «Жертва, дар, прощение: Антропос между виктимностью и свободой» на сути опыта религиозной жертвенности и на проблеме трансформации опыта жертвы насилия, ключом к которой, по мысли автора, является акт прощения, дающий возможность освобождения от травматического опыта или даже трансформации его в опыт священного. Доклад вызвал множество провокативных вопросов, ориентированных, прежде всего, на христианский контекст концепции докладчика.  С.В. Синицкая задала вопрос о том, каким образом сочетается христианская установка на прощение с законом «об оскорблении чувств верующих». Ю.А. Разинов высказал предположение о том, что прощение представляет собой респонзивный акт и поэтому не может осуществиться в одиночку, но всегда требует второго участника, с чм докладчик не согласился. На вопрос А. Лашманкина о том, возможен ли с точки зрения докладчика акт прощения вне фидеистической традиции, М.В. Михайлова подчеркнула, что свобода выбора и способность к прощению имеет скорее антропологическую, чем конфессиональную природу. Отсылаясь к этому тезису, МА. Корецкая задала вопрос о том, чем в таком случае можно объяснить грандиозный перевес свидетельств людей, переживших массовый террор, о том, что прощение для них принципиально невозможно.

 

Следующий докладчик Андрей Евгеньевич Сериков (к. филос.н., доц., Самарская гуманитарная академия) обратился к теме «Ритуальное самоубийство как прототип самопожертвования». Сформировав на базе «Национального корпуса русского языка» подборку фрагментов  из русскоязычной художественной прозы, иллюстрирующих семантическое разнообразие слов «жертва» и «самопожертвование», он реконструировал их прототипическое значение, которое с его точки зрения недвусмысленно отсылает к практике ритуального самоубийства. Полемический вопрос был задан докладчику Ю.А. Разиновым: нет ли семантической ловушки в том, что мы в применении к архаическим обществам говорим о само-пожертвовании, имея в виду «самость», которая возникает только в культурах, допускающих индивидуализм.  Не происходит ли в таком случае наложение принципиально разных семантических пластов, искажающих наше понимание анализируемых феноменов.

 

В докладе Юрия Анатольевича Разинова (д.филос.н, проф., Самарский национальный исследовательский университет им. С.П. Королева) «Желание и жертва» проблема жертвенности была поставлена во взаимосвязь с темой желания, а именно жертва была истолкована как жертва желанием, в связи с чем были сопоставлены такие стратегии управления желанием как аскетизм и гедонизм.  Проблематизирована была и либидинальная экономика общества потребления, культивирующая «нетерпеливое желание», не желающее ничем жертвовать. А. Лашманкин задал вопросы, адресующиеся к параллели желания и капиталистической экономики: как объяснить в контексте логики инвестиции желания нулевые и отрицательные процентные ставки? Взаимодействие финансового и промышленного капитала следует понимать как пропасть или как сообщающиеся сосуды и как в том и другом  случае соотносятся «короткое» и «долгое» желание? М.В. Михайлова поставила вопрос об иерархии желаний, насколько она может быть концептуально учтена в рамках экономики желания.

 

Сергей Александрович Лишаев (д.филос.н, проф., Самарский национальный исследовательский университет им. С.П. Королева), рассматривая тему «Возраст и жертва», в некотором смысле продолжил разговор о жертве как об аскезе и самоотречении (самоограничении), начатый предыдущим докладчиком. Фундаментальные возрастные характеристики (возрастной этос) были поставлены во взаимосвязь с тем, чем в том или ином возрасте приходится жертвовать. Полемический вопрос был задан Г.И. Козыревым, отметившим, что при всей многозначности слова «жертва» отказ от чего-либо, от каких-либо возможностей в пользу чего-то другого является жертвой в слишком метафорическом смысле, в то время как в конфликтологии этот феномен концептуализируется как осознанный выбор. Ю.А. Разинов задал вопрос о том, насколько отбрасывание возможностей, «отсекание боковых ветвей» может характеризовать самоощущение этоса молодости, а не проекцию на этот этос более зрелой позиции.

 

Елена Николаевна Болотникова (к. филос. н., доц., Самарский государственный технический университет, Самара) в докладе «Диффузия эгоизма и эрозия жертвенности в публичном дискурсе», отталкиваясь от расхожего выражения «пасть жертвой собственного эгоизма», обратила внимание на размывание привычной дихотомии эгоизм/альтруизм под влиянием множества современных социальных факторов. В частности, анализ практики легальной эвтаназии в Швейцарии вынуждает по-новому ставить вопрос о различии жертвенности и эгоизма. Ю.А. Разинов, опираясь на тезис М. Мамардашвили о том, что не мы индивиды, но нас в индивидов превращают индивидуирующие структуры, предположил, что аналогичным образом не мы являемся эгоистами, но есть структуры, производящие эгоизм в нас.  Докладчику также был задан вопрос о причинах возникновения практики легальной эвтаназии в Швейцарии со всеми ее противоречиями, которые предположительно могут быть связаны с парадоксами биополитики, изгоняющей и медикализирующей смерть (Е.В.Савенкова).

 

Видеоматериалы: доклады, лекции, беседы

 

14 октября 2017

Завершающей была секция «Жертва в литературном  дискурсе», которая включила в себя работы литературоведческого характера. Участники этой секции работали с современной поэзией и прозаическими произведениями XX века и современности, в которых обнаруживается присутствие темы жертвоприношения на уровне сюжета, художественных метафор или особенностей дискурса.  Эта тема не только оказывается значимой для понимания самих произведений, но и может быть прочитана как красноречивый симптом того социального поля, в котором были написаны рассматриваемые произведения.

 

Казарина Татьяна Викторовна (д.филол.н, проф., Самарский национальный исследовательский университет им. С.П. Королева) в своем докладе «Рождение метафоры, или что такое «снафф»»предложила в широком распространении метафоры снаффа, навязчиво присутствующей в ряде современных романов (Л. Горалик и С. Кузнецова, Ч. Паланика и В. Пелевина) видеть указание на внутренний кризис культа гламура, присущего современной массовой культре; снафф, объединяющий в медийно-гламурном образе эротику и смерть, оказывается своеобразным субститутом жертвоприношения, который, однако, не может решить тех задач, которые некогда решало ритуальное пролитие крови и вместо этого оказывается предвестником или даже причиной назревающего цивилизационного краха. Татьяне Викторовне были заданы вопросы о том, насколько эмоции, вызываемые снаффом у зрителя могут считаться подлинными, коль скоро экран опосредует и искажает? Если снафф объединяет смерть, секс и успех, можно ли сказать, что в компании секса и смерти как запретных зрелищ успех также становится запретным зрелищем (Е.А. Иваненко).  Можно ли сказать, что снафф – это новая медиатизированная форма жертвоприношения, и если да, то почему он оказывается в итоге у рассматриваемых авторов рецептом апокалипсиса, а не реновации и возрождения. Смерть и секс не столь уж несоединимы и их соединение прекрасно вписывается в жертвенную логику, о чем писал Батай, так чем же именно жертвоприношение в форме снаффа хуже всех прочих форм, почему рецептура не работает (М.А. Корецкая)? Есть ли в теме снаффа у Пелевина и Сорокина некий обновленный дидактизм (А.В. Синицкая)? В каком смысле докладчик говорит в применении к текстам В.Сорокина о коллапсе онтологического характера, в том смысле, что критикуя властный дискурс, Сорокин критикует стоящую за ним социальную реальность, но критикует ли он при этом «мироустройство» вообще (А.М. Фейгельман)?

 

Виталий Леонидович Лехциер (д.филос.н, проф., Самарский национальный исследовательский университет им. С.П. Королева) представил доклад «Голоса жертв в документальной поэзии: этика и политика экспонирования свидетельств», в котором на примере текстов таких поэтов как Мюриэль Рукейзер, Чарльз Резникофф и Марк Новак, показал, что эта поэзия делает непосредственно зафиксированный в разных документах голос жертв тех или иных трагических событий слышимым в публичном пространстве и тем самым решает известную в теории культурной травмы проблему свидетельства. Доклад вызвал живой интерес, что отразилось в большом числе вопросов. Что, как предполагается автором поэтического текста, должен (может) делать читатель пред  лицом жертвы, предъявленным максимально выпукло средствами документальной поэзии (Е.А. Иваненко)? Всегда ли документальная поэзия имеет дело со свидетельством именно жертв? И поскольку при переводе свидетельства в поэтический текст происходит эстетизация, каким образом это обстоятельство влияет на доверие к свидетельству (Е.В. Савенкова)? С полемическим комментарием выступил В.В. Савчук, отметив, что, с одной стороны, сегодня само понятие документа девальвировано и есть большие сомнения в документальности, например, документальной фотографии, а с другой стороны, в любом произведении есть и всегда был элемент документальности, хотя бы в том смысле, что произведение – документ эпохи. Не корректнее ли в таком случае было бы говорить не о документальной поэзии, а о документальной функции поэзии. И.В. Степанов задал вопрос, связанный с этической и политической подоплекой документальной поэзии: она предъявляет шкалу страдания – кто-то страдает больше, кто-то меньше и мы как этические субъекты должны встать на сторону тех, кто страдает больше, а как политические субъекты должны бороться за их права. Но оценка страдания в современных конфликтах, как правило, крайне спорна и существуют ли примеры поэтических текстов, которые равным образом показывали бы страдание обеих конфликтующих сторон. С.Н. Зенкин отметил, что такой древний поэтический жанр как эпос также отсылал к событиям, которые были травматичны и отличался тенденцией показывать страдание разных сторон. Нельзя ли в таком случае предположить, что документальная поэзия восстанавливает эту утраченную традицию при тех различиях, что документальная поэзия опирается на факты, а не на предания и поддерживает абсолютную временную дистанцию к событию.

 

Павел Владимирович Прохоренко (аспирант, Российский государственный гуманитарный университет, Москва) в докладе «Жертвенный сюжет и проблема внутренней колонизации в романе А. Белого "Серебряный голубь"», опираясь на концепцию внутренней колонизации А. Эткинда, показал, что жертвенный сюжет, являющийся ключевым в романе А. Белого «Серебряный голубь» может быть рассмотрен как ключ к деконструкции мифа о жертвенном назначении российской интеллигенции. В процессе обсуждения доклада А.В. Синицкая предложила краткое резюме рассматриваемого романа: А. Белый в нем воплощает и деконструирует метафору  «пострадать за народ». Вопросы Г.И. Козырева и И.В. Степанова были связаны с проведением аналогии между псевдо-жертвоприношением в «Серебряном голубе» и попыткой представить современные события в Украине и на Ближнем Востоке как некоторое жертвоприношение, причем попытка эта едва ли удачна, поскольку она не учитывает принципиальную несовместимость фигуры жреца с фигурой палача.

 

Доклады конференции были различны и с точки зрения конкретных исследовательских задач, и с точки зрения методологических оснований и языка описания, и, что немаловажно, занимаемых авторами политических позиций. Конференция, не задаваясь целью формирования однозначного и систематически выстроенного учения о жертве, выполнил, прежде всего, задачу разметки, методологической и концептуальной разработки дискуссионного поля по одной из наиболее острых проблем философской антропологии – проблеме жертвы и тем самым заложил основы для дальнейших плодотворных исследований.

 

Завершилась конференция презентацией книги Марины Архиповой и Марины Михайловой «Прощение: как примириться с собой и другими» (М.: Никея, 2017) и открытой лекцией на тему «Революционное событие и литературный дискурс» доктора филологических наук, главного научного сотрудника ИВГИ РГГУ (Москва) Сергея Николаевича Зенкина. Лекция собрала впечатляющее число слушателей (благодаря организационным усилиям филологического факультета Самарского Университета) и стала значимым событием для интеллектуального пространства Самары.

 

 

Комментарии

 
 



О тексте О тексте

Дополнительно Дополнительно

Смотрите также:
Маргиналии: