Технология Паскаля

Т. В. Филатов (г. Самара)

1.
Мне кажется, что Паскаль не верил в Господа Бога. Вместе с тем ему искренне хотелось уверовать в Него. Ведь в те далекие от нас времена вера еще считалась благом, а к благу следовало стремиться. Пример родителей, друзей, знакомых, которые верили, убеждал Паскаля в необходимости верить. Но, может быть, никто из окружающих Паскаля людей по-настоящему не верил, а только делал вид?

2.
Проблема Паскаля. Мои ближние веруют в Господа Бога и считают свою веру величайшим жизненным благом. Я не верую в Господа. Следовательно, жизнь моя несовершенна, поскольку лучшее, что может быть в ней, недоступно мне. Спрашивается, каким образом обрести полноту жизни, даруемую только верой?
Комментарий. Неверующий подобен девственнику, никогда не вкушавшему радостей любви. Все кругом говорят о ней, как о неизъяснимом источнике блаженства, а он почему-то отделен от него невидимой, но очень прочной стеной. Хотя, казалось бы, достаточно протянуть руку, чтобы обрести желаемое. Однако рука просящего всякий раз проваливается в пустоту.
Вот женщина, которую любят другие мужчины и которая может стать объектом моей любви. Но я не люблю ее. Сердце мое не молчит; в нем бурлят самые разнообразные чувства – от любопытства и сладострастия до ужаса и отвращения. Нет только одного – любви.

3.
Что делать?
Вариант 1. Параноидальный синдром. Но, может быть, никакой любви просто нет? Может, все без исключения ближние объединились против меня в священный заговор, делая вид, что способны любить. Все они только изображают любовь, скрывая могильный холод своих сердец, которые на самом деле столь же пусты, как и мое собственное.
Зачем они это делают?
А) Чтобы поиметь дураков, которые попадутся на их удочку. Как говорили атеисты, начиная от чарваков [1] и кончая Гольбахом [2], религия представляет собой изобретение священников, используемое для получения выгоды посредством эксплуатации наивной доверчивости народных масс. То есть служители культа прекрасно знают, что Бога нет, но сознательно внушают дуракам, что он есть, рассчитывая таким нехитрым приемом обеспечить безбедное существование не только себе, но и своим детям. Когда вспоминаешь про индульгенции и прочие исторические прелести, то поневоле склоняешься к мысли, что это действительно так, по крайней мере, отчасти.

4.
Синдром Вейнингера. Параноидальный синдром можно назвать также синдромом Вейнингера. В своей знаменитой книжке «Пол и характер» [3] он написал о том, что женщина, в отличие от мужчины, вообще не способна любить. Она зла и бесчувственна, но научилась извлекать выгоду из бурных мужских страстей, демонстрируя чувства, которых у нее нет.
Действительно, для любой достаточно опытной женщины не составит особого труда правдоподобно изобразить оргазм, но ни один мужчина не сможет изобразить эрекцию при полном отсутствии оной. По этой причине мужчины поневоле искренни в своих чувственных проявлениях, тогда как в каждой женщине живет обманщица и актриса. Только женщины рассчитывают добиться успеха при помощи нарядов и макияжа; для мужчины это бесполезно, потому что момент интимной близости однозначно расставит все на свои места.
Мечта всякой женщины – растоптать мужчину, превратить его в свое жизненное орудие. Вейнингер видел в каждой женщине врага, и поэтому он застрелился. Впрочем, можно вообразить себе состояние гораздо более ужасное, когда твоими врагами выступают не только женщины, но и вообще все люди, изображающие, например, искреннюю веру в Господа с единственной целью обмануть и запутать тебя.

5.
Зачем они это делают?
Б) Потому что они боятся. Правда, это не страх перед неведомым, как полагал Гельвеций, которого по-своему поддержал Хайдеггер [4], а страх перед себе подобными. Все мы живем как в сказке Андерсена «Новое платье короля», превращая собственную жизнь в пародию на нее. У Ивана Ильина в «Аксиомах религиозного опыта» [5] есть образ церкви, где собрались сплошь неверующие, каждый из которых думает, что все прочие верят, и лишь он один, как изгой, случайно затесался в их стройные ряды. В этой жизни каждый ощущает себя тайным агентом, выполняющим секретное задание в стане врагов, либо случайным прохожим, по ошибке вломившимся в бандитское логово, где все ошибочно принимают его за своего.
Ларошфуко сформулировал аналогичное наблюдение и в отношении любви, которая подобна призраку, потому что все о ней говорят, но мало кто ее видел [6]. Чтобы так написать, нужно было, по меньшей мере, верить в существование призраков. Ведь призрак – на то и призрак, что «видеть» его, равно как «испытывать» чувство любви, способны одни сумасшедшие. И то, и другое – порождение их больного воображения.

6.
Зачем они это делают?
В) Потому что идут на поводу у сумасшедших. Именно эти последние придумали Бога, ангелов, демонов, любовь, коммунизм, теорию относительности, поэзию, наркоманию, СПИД, медицину и, вообще, весь этот ужасный мир, в котором мы живем. Они же им и управляют, о чем давно уже догадываются другие сумасшедшие, которых первые обделили властью над миром. Что же касается здравомыслящих людей, то они старательно делают вид, что искренне верят в весь тот бред, который образует человеческую культуру. Ведь если их вычислят, то обязательно отправят туда, куда в советские времена помещали безумцев, сомневающихся в здравомыслии коммунистических идеологов.
«Сказал безумец в сердце своем: нет Бога». Разумный в сердце своем молчал.

7.
Что делать?
Вариант 2. Инвалидный синдром. Плохо думать об окружающих – плохо. Соответственно, считать всех окружающих сплошь злодеями может только законченный злодей. Декарт вообразил страшное существо, которое во всем меня обманывает, демонстрируя мир, которого на самом деле нет [7]. Правда, он тут же отшатнулся от этой мысли, «доказав» бытие честного и доброго Бога, уже по определению своему не способного на обман.
Что делать с миром, в котором все обманывают? Не быть в нем. Либо отвергнуть идею о всеобщем обмане как безумную и параноидальную. Необходимо принять, что в мире действительно есть любовь, вера, гениальность, бесстрашие, самопожертвование, но мне все это недоступно.

8.
Почему?
А) Потому что я таким родился. Ведь рождаются же люди с дефектами тела: хромоногие, слепые, глухие, одним словом, уродливые. Но если есть уродства телесные, то почему бы не быть уродствам духовным? Различие тут лишь в одном: духовное уродство легче скрыть, нежели уродство телесное. Горб не спрячешь, и потому на горбуна злые люди показывают пальцем. Но как легко раствориться среди нормальных людей, будучи маньяком, неся в душе патологическую жестокость, гораздо более отталкивающую и пугающую, чем горб.
Для параноика чудовищен окружающий мир; для инвалида – чудовище он сам. Вопреки самому себе, а только в силу своей жизненной роли, он разрушает гармонию окружающего мира, внося в него безобразие и страдание. Из сказки про новое платье короля мы перемещаемся в сказку про красавицу и чудовище.

9.
Нормальное состояние инвалида – жалость по отношению к себе, «белая зависть» по отношению к окружающим и умиротворенное смирение перед всемогущей судьбой, предоставившей ему столь незавидную жизненную роль. Но «белая зависть» легко переходит в «черную». Человек начинает ненавидеть окружающих, потому что они не инвалиды, и ненавидеть себя, потому что он инвалид.
Пусть мне не дано любить и верить, но я могу заставить окружающих страдать от веры и любви. Когда атеисты превращали храмы в овощехранилища, то, глядя на попов, они наверняка испытывали щемящее наслаждение, которое переживает истязающий свою жертву маньяк, не способный воспринимать мир по-человечески.

10.
Почему?
Б) Потому что меня таким сделали окружающие. Я родился нормальным ребенком, способным верить и любить, как все прочие люди. Но юное растение чахнет, если за ним не ухаживать. Родители воспитывали меня неправильно, вливая в мою душу яд ненависти и неверия, которыми до верху были переполнены их черные души. Друзья, к которым я тянулся по жизни, оказались завистливыми циниками, вытаптывавшими во мне все лучшее под видом трогательной заботы обо мне. В конце концов, моя душа умерла, и когда я заметил это, было уже слишком поздно.

11.
Можно ли убить в человеке человеческое начало? По-видимому, да. Например, многие люди лишаются способности любить после предательства любимого человека. Аналогичным образом, превратности судьбы, а то и просто насмешки окружающих, способны убить в человеке веру. Толстой пошатнулся в ней, когда двоюродный брат скептически отреагировал на его традиционную вечернюю молитву. Тем более сомнительно удержаться человеку в своей любви к Богу, когда Тот отнимает у него детей, имение, здоровье, доброе имя. Даже праведный Иов возопил к небу, когда на него обрушились все эти напасти.

12.
Конечно, рассуждая свысока, можно постулировать, что подлинную любовь и веру у нас не отнимут никакие испытания. Бог просто хочет понять, насколько сильны наши чувства к Нему. Аналогичным образом и нам следует поступать в отношении своих возлюбленных. Необходимо дождаться расцвета их чувств, после чего начать изысканно истязать их в духе маркиза де Сада, и когда они не выдержат, возопив, наступит, наконец, момент истины: мы уличим обманщиков, предметно доказав им, что их прежние чувства были иллюзорными. С другой стороны, а верят ли сами утратившие веру и любовь в то, что утраченное ими действительно было любовью и верой?

13.
Утрачиваемое актуально может быть, очевидно, утрачено и как чистая потенция. Человек был способен любить, любил, но несчастливо. Последнее обстоятельство сделало его неспособным к любви. Но можно ли считать потенциально способным к любви человека, который в течение жизни так никого и не смог полюбить по-настоящему? Может ли быть утрачена потенция без всякой актуализации, без перехода в качественно иное? Например, я говорю, что во мне умер Наполеон. Но разве я знаю, каково быть Наполеоном? Просто я хотел им быть, но не стал и даже не пытался; отсюда, однако, вовсе не следует, что я мог им быть.
Это логически шаткая и потому жалкая позиция: обвинять окружающих в собственной неспособности веровать и любить.

14.
Почему?
В) Потому что я сам себя таким сделал. Не природа и не общество, а я сам – источник всех своих бед. Я мог верить, но не развивал должным образом в себе эту способность, и вот она утрачена. Я мог любить, но я загрязнил журчавший во мне чистый родник отбросами и нечистотами. Я даже не понял, что таилось во мне, и чего я сам себя лишаю. Истина дошла до меня лишь тогда, когда я ощутил свою непохожесть на других людей, свою отделенность от них неспособностью к любви и верованию.

15.
Что делать?
Вариант 3. Синдром Паскаля. Инвалидность страшит своей необратимостью. Вернуть себе оторванную руку или ногу столь же нереально как воскресить покойника. Необходимо как-то научиться жить с этим, осознавая свою ущербность и неполноценность. Впрочем, продвинутые медики время от времени пытаются пришивать инвалидам чужие ноги или руки, правда, пока без особого успеха. Можно также попробовать изготовить высокотехнологический протез, который с точки зрения внешнего наблюдателя практически будет неотличимым от настоящего органа.
Спрашивается, если подобные эксперименты время от времени осуществляются в отношении тела, то почему бы не попробовать аналогичное и в отношении души? Последнее можно рассматривать трояко: а) как попытку реанимации соответствующей душевной способности, которая вовсе не умерла, «а только спала»; б) как попытку привнесения подобной способности извне; в) как попытку синтеза новых душевных структур, способных частично замещать утраченные.

16.
Иначе говоря, способности веровать и любить не утрачиваются нами фатально; их можно вернуть при помощи определенных душевных технологий. Такова, как нам представляется, позиция Паскаля. Он не хочет смириться со своим безверием и пытается активно преодолевать его. Другой вопрос: как это сделать? Паскаль формулирует очень простую технологию, которая кажется весьма привлекательной именно в силу своей простоты. Для того чтобы уверовать, необходимо разыгрывать из себя верующего, то есть исполнять все формальные требования соответствующей религии, нисколько при этом в них не веря.

17.
Обоснование. Для того чтобы научиться ходить, нужно пытаться подражать тем, кто ходит. Аналогичным образом, для того чтобы научиться верить, нужно подражать тем, кто верит. Но что означает подобное подражание? Необходимо молиться, поститься, соблюдать заповеди соответствующего культа и т.п..
Формулируя соответствующую технологию, Паскаль затрагивает важную философскую проблему, от решения которой и зависит оценка степени эффективности подобного рода технологий. Отличается ли объект от общей совокупности своих возможных проявлений?

18.
Действительно, как я отличаю верующего от прочих, т.е. неверующих людей? Верующий молится, а прочие нет; верующий постится, а прочие едят, что попало; верующий ходит в церковь, а прочие обходят ее стороной и т.д.. Здесь, однако, наличествует возможность очевидного заблуждения. Если человек верующий, то он молится; соответственно, если человек не молится, то он не верующий. Вместе с тем, некорректно заключать, что неверующий человек не может молиться и что всякий молящийся автоматически оказывается верующим.
Отсюда можно заключить, что ни одно конкретное свойство не может быть присуще только этому объекту и никакому другому. Например, я говорю: «Наполеон проиграл битву при Ватерлоо». Следует ли отсюда, что всякий, способный проиграть соответствующую битву, автоматически становится Наполеоном? Отнюдь нет! Соответственно, слово в слово повторяя «Дон Кихота» Сервантеса, невозможно превратиться ни в Сервантеса, ни в Дон Кихота.

19.
Вопрос, однако, можно поставить несколько иным образом. Допустим, мне удалось во всех деталях изучить жизнь Сервантеса, затем построить машину времени, перенестись в соответствующее столетие и затем во всех деталях прожить его жизнь. Стану ли я в этом случае Сервантесом?
Ситуация очень сложная. С одной стороны, в природе не существует такого эксперимента, который позволил бы отличить меня от Сервантеса. Но, с другой стороны, мне прекрасно известно, что я – это не он. Спрашивается, откуда мне это известно?

20.
Синдром Лжедмитрия. Когда беглый монах Григорий Отрепьев во главе своего воинства пришел в Москву, то все признали его Дмитрием, включая мать убиенного царевича. Может быть, он и сам в это поверил? Почему же уважение окружающих, их восхищение нашей религиозной самоотверженностью и нашими любовными безумствами, не может убедить нас в том, что мы действительно верим и любим? Неправильная философия. Во всяком случае, так можно интерпретировать некоторые идеи Делеза и Хайдеггера.

21.
Всякое явление скрывает за собой некую сущность, непосредственно нам не явленную. Всякая маска надевается на лицо, а копия предполагает наличие оригинала. Подобная философия, на первый взгляд, может показаться вполне реалистичной, но на самом деле это типичный идеализм в духе Платона, разделившего мир на истинный и ложный, подлинный и мнимый, идеальный и вещественный.
Не случайно Делез определил основную задачу современной философии как ниспровержение платонизма [8]. Нет никаких сущностей, манифестирующих себя посредством явлений; есть лишь феномены, сами себя кажущие. Нет копий, воспроизводящих некие оригиналы; есть лишь симулякры, то есть копии, воспроизводящие другие копии. Наконец, под маской невозможно обнаружить подлинного лица, поскольку там имеется лишь другая маска. Впрочем, еще Ницше сказал, что мы упразднили подлинный мир, но не для того, чтобы утвердить кажущийся, а для того, чтобы доказать, что кажущийся мир и есть подлинный [9].

22.
Таким образом, если я кажусь верующим, значит, я и есть верующий; если я кажусь влюбленным, значит, я и есть влюбленный. Какие тут могут быть проблемы? Причем, как справедливо замечает Паскаль, поддерживать видимость веры ни для кого не составит особого труда. Только лень, неорганизованность и ложная скромность могут помешать регулярно посещать церковь, ежедневно молиться, эпизодически совершать добрые дела и т.п.
Гораздо сложнее изображать из себя влюбленного, особенно мужчине, безразличие которого к предполагаемому объекту любви проявляется самым тривиальным и недвусмысленным образом. Но и здесь возможности искусства, а также медицины, практически безграничны.

23.
Именно христианское наследие платонизма инициировало в свое время дискуссию о соотношении веры и благодеяния. «Только вера спасает душу, тогда как дела бесполезны. Что толку человеку творить добрые дела, если душа его мертва?» – вопрошали протестанты. Примечательно, что в исламе подобного рода дискуссии заведомо невозможны. Верующим считается тот, кто исповедует веру, произнося священную формулу: «Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его»; пять раз в день неукоснительно совершает молитву; соблюдает пост; подает просящему милостыню; предпринимает паломничество в Мекку. Если человек неукоснительно выполняет должное, никто не будет задаваться вопросом истинный ли он мусульманин или только разыгрывает из себя такового. Не случайно проклинавший христианство Ницше весьма высоко оценивал ислам. Он чувствовал духовное родство своей философии с этой мировой религией, упразднившей разделение мира на истинный и кажущийся.

24.
И все-таки. Платонизм живет в нашей душе, несмотря ни на что. Соблюдающий обряды Паскаль тем не менее прекрасно осознает, что по-настоящему не верит, что все это только игра. Почему? Откуда берется у нас подобного рода знание, столь ясное и отчетливое, что поневоле сразу же вспоминаешь Декарта? Может быть, это знание непосредственное и потому беспредпосылочное? Я знаю о своем неверии ниоткуда, равно как о своей любви. У любви вообще не бывает причин. Если я люблю «потому что…», значит, я ошибаюсь, принимая за любовь нечто, заведомо ею не являющееся. Аналогичным образом обстоит дело и с верой. Нельзя сказать, например, «я верю, потому что молюсь»; на самом деле я верю, потому что верю. У веры нет других оснований, кроме нее самой. Веру нельзя ни сыграть, ни воспитать в себе добрыми делами; она дается нам свыше, Господом, как благодать. Лютер прав, и круг замыкается.

25.
Соответственно, технология Паскаля оказывается пустой, неработающей. Максимум, чего можно добиться с ее помощью – это создать у окружающих иллюзию, что ты являешься тем, чем на самом деле не являешься. Например, Лео Таксиль изображал из себя кающегося грешника, и даже папа римский поверил ему; а потом известный циник и атеист раскрыл свое истинное лицо, наглядно продемонстрировав клерикалам, какими дураками они были. Аналогичным образом Сократ предметно доказывал политикам, что они не могут отличить справедливого дела от несправедливого и, следовательно, как политики некомпетентны. Чего, однако, стоят священнослужители, не способные отличить веру от неверия?

26.
Конечно, с философской точки зрения все это небезынтересно. Но подобного рода упражнения не могут привести от неверия к вере, от безразличия к любви и, наконец, от незнания к знанию. Вдумаемся, однако, в слова Ницше: «По ту сторону добра и зла». Если Ницше не добр, значит, он зол; если не верующий, значит, неверующий; если не влюбленный, значит, духовно мертв. Можно ли преодолеть подобные антитезы? Ницше как раз и предлагает очевидный путь такого преодоления: встать над ними. Казалось бы, чего проще. Но одно дело – осознать эту идею чисто теоретически, и совсем другое – осознать практически.

27.
Допустим, я пытаюсь подражать Сервантесу, но у меня все получается гораздо хуже, чем у него. Скажем, я опаздываю, воспроизводя сделанное им через несколько сотен лет. В этом случае я буду ниже него. Почему, однако, не предположить, что кому-нибудь удастся прожить жизнь Сервантеса не хуже, а даже лучше, чем самому Сервантесу? Не возвышается ли в этом случае безвестный подражатель над самим Сервантесом? Ситуация достаточно реальная, если, например, попытаться понять, какое количество сочинений, приписываемых Платону, на самом деле им написано. Впрочем, и личность Шекспира, породившая столько сомнений в своей реальности, - это, по существу, личность великого подражателя, сумевшего возвыситься над оригиналами и полностью затмить их.

28.
Теперь нам осталось додумать последнюю, решающую мысль. Допустим, мне удается в точности воссоздать жизнь Сервантеса, во всех ее деталях, включая время и место. Как говорил Поппер, у нас имеются две тождественных денежных купюры, из которых одна, по видимости, фальшивая, а другая настоящая. При этом нет такой процедуры, которая позволила бы отличить одно от другого, жизнь от игры, подлинное от фальшивого, истинное от кажущегося [10]. Так и обстоит дело на первый взгляд. Однако при более внимательном рассмотрении, мы можем обнаружить подобного рода процедуру. Дело в том, что Сервантес заведомо не может не быть Сервантесом, а я, воспроизводящий его жизнь, могу. Соответственно, верующий не может не молиться, а для Паскаля, только играющего верующего, это возможно.

29.
Иначе говоря, только несовершенная игра оказывается ниже жизни. Совершенная игра выше ее; она включает в себя жизнь в качестве своего частного случая. Совершенно играя верующего, я должен верить, что я верю, подобно тому, как совершенный актер верит в то, что он действительно есть тот, кем ему надлежит быть по роли. Но верит он в это только в момент игры. Жизнь – это идея безраздельно господствующая над нами; игра – это мы, безраздельно господствующие над идеей.

30.
По ту сторону бытия можно найти только небытие. Мы ниже того, чем не способны быть, и выше того, чем способны не быть. Подлинно то, что тождественно самому себе; кажущееся, однако, не всегда меньше того, чем оно пытается казаться. «Ничто – вот на чем я построил свое дело», - провозгласил когда-то Штирнер, одним из первых попытавшийся подчинить идею человеку. Только ничто открывает нам путь к чему-то большему, способному одновременно быть и не быть.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Чаттерджи С., Дата Д. Индийская философия: Пер. с англ. – М., 1994.
2. Гольбах П. Карманное богословие. – М., 1961. – С. 46.
3. Вейнингер О. пол и характер. – М., 1995.
4. Хайдеггер М. Бытие и время. – М., 1997.
5. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. – М., 1993.
6. Ларошфуко Ф. де. Максимы. Б. Паскаль. Мысли. Ж. де Лабрюйер. Характеры. – М., 1974.
7. Декарт Р. Избранные произведения. – М.: ГИПЛ, 1950.
8. Делез Ж. Логика смысла. – М., 1995.
9. Ницше Ф. Сумерки идолов или как философствуют молотом. – Соч. в 2-х т.: Т.2. – м., 1990.
10. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. В 2-х т.: Т.1. – М., 1992.

Имя	Запомнить
Email
Сайт
Сообщение

Технология Паскаля

Т. В. Филатов (г. Самара)

Комментарии