Судьба субъекта в новоевропейской философии

Mixtura verborum' 2008: небытие в маске : сб. ст. / под общ. ред. С. А. Лишаева. — Самара : Самар. гуманит. акад., 2008. — 182 с. стр. 35-43

 

С. И. Голенков

 

Тема субъекта, субъективности, несмотря на расхожее утверждение об его смерти, не утратила своей актуальности, и все так же вызывает живой интерес, как и всякая другая тема, связанная с человеком, его свободой и ответственностью. Она актуальна в разных своих аспектах. Экзистенциальный интерес к ней обусловлен вопросом о свободе человека, точнее, основаниях его свободы. И в этой связи можно согласиться с Хайдеггером, который писал, что тема субъекта актуализируется в тот момент человеческой истории, когда происходит переопределение сущности свободы[1].  Вопрос о субъекте обретает свою непреложную значимость и в социокультурном плане, поскольку фундаментальные сдвиги, произошедшие в XIX–XX веках в западноевропейской цивилизации, крайне обострили внимание к темам человеческих действий, в особенности массовых действий и их последствиям. Не последнее место в этом ряду занимает и теоретический аспект проблемы субъекта. Ведь если самотождественный субъект новоевропейской истории умер, то на каких основаниях может держаться сам человеческий мир, мир его культуры?

Конечно, какое–либо достаточно подробное изложение этого вопроса вряд ли посильно даже для более–менее объемной книги. Цель данной работы более чем скромна – имея в виду многоаспектность темы субъекта, хотелось бы эскизно обозначить некоторые узловые точки исторической судьбы субъекта, субъективности в истории европейской философской мысли. Эти узловые пункты его судьбы образно можно маркировать как «триумф», «смерть» и «возрождение». Их рассмотрение позволит, во–первых, трезво взглянуть на сам этот путь; во–вторых, зафиксировать современное состояние темы субъекта, определив, что с ним происходит сейчас; наконец, попытаться предположить возможные пути его дальнейшей судьбы.

«Триумф субъекта»

Триумф, торжество субъекта в европейской мысли берет свое начало в метафизике Декарта, заложившей основания нового мышления, благодаря которому начинается новая эпоха европейской истории, позже определенная как «Новое время». Существо изменения мышления в ту эпоху Хайдеггер в «Европейском нигилизме» определил как «поворот». Содержание этого поворота состояло в том, что произошла смена оснований предшествующего понимания истины. Христианская истина Откровения, истина церковного учения была поколеблена работой критической мысли Возрождения. Человек той эпохи освобождает себя от первоочередной обязательности истин церковного учения и библейского откровения. Он отныне ищет не церковные, не библейские основания истины.

Теоретическая проработка этих поисков происходит в философии XVII века и в первую голову в метафизике Декарта[2].  Именно в ней человек определяется в роли подлинного и единственного субъекта, как основание самого себя и всякого сущего[3].  Ego cogito ergo sum – основополагающая формула этого превращения. Ego, обосновывая сам себя, одновременно становится основанием всего остального. Появившийся субъект здесь есть тот, кто мыслит, все остальное становится объектом его мышления, которое понимается как представление. Человек в своем представлении теперь рассматривает себя в качестве субъекта, превращая, тем самым, все остальное в объект.

Субъект–объектное отношение, превратившись в когнитивную конструкцию, обеспечило на следующие триста лет лидирующие позиции западноевропейской цивилизации, победное, триумфальное шествие новоевропейского субъекта. Ярким примером тому могут служить статистические данные по научным открытиям и технологическим изобретениям, приведенные в работе П. А. Сорокина «Кризис нашего времени». Так, если в период, начало которого связано с возникновением теоретического знания (т. е. возникновение философии и науки в VIII веке до н. э.), а завершение его приходится на конец Возрождения (XVI в.), было сделано чуть более тысячи открытий и изобретенной, то уже в последующие триста лет (XVII – самое начало XX вв.) происходит их лавинообразное нарастание. В этот период было сделано более 11 500 открытий и изобретений[4].  Именно начало Нового времени стало для Европы тем периодом, когда субъект–объектная конструкция, утвердившаяся в качестве основания новоевропейского разума, обеспечила интеллектуальное и, в конце–концов, историческое преимущество Запада перед Востоком.

«Смерть субъекта»

Стремясь постигнуть природу Эго, природу самосознания, европейская философия Нового времени предпринимала самые разнообразные попытки ее представления и обоснования. Рационалистическая философия от Декарта до Гегеля представляла ее в качестве мыслительной, понятийной; иррационализм XIX века в лице Шопенгауэра и Ницше определял природу субъекта как феномен воли; Маркс последним основанием сознания и самосознания считал материальную человеческую деятельность, производство, труд.

Однако, обретая в теории ту или иную определенность своей природы, субъект переставал быть своим основанием. Так становясь субъектом производства, он регрессировал до звена этого производства, пусть начального, но все–таки звена, которое со временем теряло свою значимость, разменивая себя в серийном автоматизированном производстве стандартного продукта. Нескончаемый цикл производства–потребления, интегрируя в себя человеческий труд в качестве звена, развитие человека сводил к метаморфозе предметных и непредметных форм, к процессам опредмечивания–распредмечивания, конечным феноменом которых стала диалектика взаимных превращений предметных форм товарного производства. Апофеозом этих процессов, до сих пор играющих в человеческой истории основную, даже, наверно, основополагающую роль, стал процесс товарно–денежных обращений отчужденной человеческой сущности, мерилом и, в определенном смысле, условием существования которой становится денежное вознаграждение в виде зарплаты или прибыли. Человек умер как субъект, как самообосновывающееся существо, умер, кстати, породив феномен массы, которая не имеет собственного основания, ибо ее претензии направлены всегда вовне, а не к себе. Блестящий анализ этого превращения мы найдем в работе Хосе Ортега–и–Гассета «Восстание масс»[5].  Просвещение и индустриализация, следуя логике истории новоевропейского субъекта, помогли массе не только отринуть Бога в качестве необходимого основания своего существования, но и отказаться от себя. Субъект умер[6].  В такой ситуации как никогда актуален призыв Спинозы «не плакать, не смеяться, не возмущаться, но понимать». Именно этим путем пошел Мишель Фуко, который в своей работе «Что такое автор?» заметил, что недостаточно просто повторять, что автор исчез. «…Недостаточно без конца повторять, что бог и человек умерли одной смертью. То, что действительно следовало бы сделать, так это определить то пространство, которое вследствие исчезновения автора оказывается пустым, окинуть взглядом те свободные места и функции, которые этим исчезновением обнаруживаются»[7].  Эта позиция имеет своей задачей переосмыслить феномен субъекта, субъективности в перспективе преодоления традиционного понимания субъекта как целостного и самотождественного, поскольку, по глубокому убеждению Фуко, такого суверенного и основополагающего субъекта, универсальной формы субъекта, которую можно найти повсюду, не существует. «Речь идет о том, – говорит он, – чтобы отнять у субъекта (или у его заместителя) роль некоего изначального основания и проанализировать его как переменную и сложную функцию дискурса»[8]. 

Исходная интенция анализа субъективности у Фуко становится понятной, если обратиться к латинскому термину subjectus: 1) лежащий или находящийся под чем, прилежащий, граничащий, смежный; 2) подчиненный, подвластный, подверженный[9].  Фуко в своем анализе делает акцент на втором значении, пытаясь представить формирование субъекта, процесс субъективации исторически[10]. 

Рассматривая в своих работах разные практики и техники подчинения–освобождения индивида, Фуко приходит к выводу, что не существует одного самотождественного и целостного субъекта, но есть разные субъекты и, более того, сам субъект является сложным, неоднородным образованием. Описывая, например, роль тела индивида в механизмах формирования такого субъекта права как преступник, Фуко в работе «Надзирать и наказывать» пишет: «…Тело (преступника. – С. Г.) образует элемент, который благодаря целой игре ритуалов и испытаний свидетельствует о том, что преступление имело место, что оно само и совершило это преступление, показывает, что преступление запечатлено в нем и на нем, подвергается операции наказания и чрезвычайно наглядно является его результатом»[11]. Обратим внимание на то обстоятельство, что тело индивида представляет собой объект целого ряда разделяющих практик, в результате которых оно презентирует разных субъектов. Тело индивида как свидетельство факта преступления («преступление имело место, что оно само и совершило это преступление») формирует субъекта преступного деяния; в качестве феномена преступления («преступление запечатлено в нем и на нем») оно представляет индивида как субъекта вины и субъекта осуждения; в виде наказуемого («подвергается операции наказания») оно делает его субъектом наказания; представляя последствия преступления («является его результатом»), оно делает из индивида субъект пытки и казни. Субъект–преступник – это множественный субъект, точнее, его множественность есть множественность тех практик разделения, которые воспроизводит множественность процедур субъективации: субъект преступления, субъект преследования, субъект задержания, субъект дознания, субъект вины, субъект осуждения, субъект наказания, субъект заключения и т. д. В судебном процессе и наказании происходит не только постепенное формирование и метаморфозы различных субъектов, но и их взаимная игра. Какую цель преследуют практики разделения? Благодаря какому процессу, какому механизму объективации индивид формируется как субъект?

Цель всех этих практик – определить индивида как субъекта, чтобы знать его, и на основании этого знания найти ему место в социальном теле, применить его с наибольшей (экономической, политической, социальной) эффективностью. Своеобразная калькуляция человеческого ресурса. Примером тому могут служить концентрационные лагеря нацистской Германии и система сталинского ГУЛАГа. В этой калькуляции субъект, несомненно, несамостоятелен, он ма–рионетка, и как таковая не имеет ни своей воли, ни своей души. Этот вывод и позволяет Фуко на законных основаниях отказать в существовании целостному и самотождественному субъекту. Вердикт Фуко: субъект – это переменная и сложная функция разнообразных техник и практик власти и сопротивления.

«Возрождение субъекта»

Однако констатация множественности и разнородности субъекта не обязательно должна вести к утрате субъектом своих оснований и к смерти. В XX веке был иной вариант переосмысления субъекта. Такой вариант предложен М. М. Бахтиным в известной работе «К философии поступка»[12].  Исходный пункт позиции М. М. Бахтина не мыслящий субъект классической новоевропейской традиции, не функция общественной связи Маркса и не разделенный субъект Фуко, а живущий субъект. Исходное представление о существовании субъекта должна, по М. М. Бахтину, составлять его жизнь. Жизненный акт как «единое и единственное событие совершаемого бытия»[13] – вот что должно лежать в основании всякого рассмотрения субъекта и составлять исходный момент всякой теории о субъекте.

Жизненный акт, взятый в своей единой–единственности, отмечает М. М. Бахтин, имеет две стороны: смысловую, которая являет содержание поступка, и фактическую, которая представляет собою осуществление его, «введение в реальность»[14].  Смысловая сторона поступка в этом акте, с точки зрения жизни субъекта, не столь важна (хотя и необходима) в сравнении с самим событием осуществления, которое только и дает субъекту позицию «участия–в–бытии». Это признание единственности участия субъекта в бытии есть действительная и действенная основа его жизни. Это участие в бытии и определяет мою незаменимость в бытии. На важнейший вопрос философии – что призывает меня участвовать в бытии? – который в традиции имеет разные варианты ответа: Бог, воля к жизни, воля к власти, зов бытия, желание, соблазн, закон природы и т. д., Бахтин дает свой ответ: «Мое не–алиби в бытии»[15]. Мое участие в бытии, мои действия и поступки имеют своим основанием не волю, потребности или желание, а голый факт существования, поскольку я всегда уже есть. До всякого понимания, знания, желания, потребности я всегда уже есть. Поэтому мое участие–в–бытии не обосновывается и не познается, но «единственным образом признается и утверждается»[16]. Я поступаю, потому что я есть. «Действительно быть в жизни – значит поступать»[17]. Поступок и есть вхождение в событие бытия, продуктивное единственное действие, поскольку я его совершаю, и как таковое оно есть долженствующее. Это мое действие есть действие долженствующей единственности. И если я сам – «изнутри» – признаю факт этой долженствующей единственности, то сам этот факт становится центром моей ответственности за мое бытие, за мое участие–в–бытии.

Единственность события бытия порождает множество субъектов во мне, «бесконечное множество»[18], уточняет М. М. Бахтин. Но из этого признания комплексной структуры субъективности М. М. Бахтин делает вывод, прямо противоположный Фуко. По Фуко: если субъектов много, то нет единственного. По Бахтину: если субъектов много, то каждый единственен. Таким образом, согласно Бахтину, субъект – это тот, кто ответственно поступает, это способ ответственного «участи–в–бытии». Этот вывод М. М. Бахтина достаточно плодотворен и широко используется, например, французской школой анализа дискурса[19]. 

Завершая этот по необходимости краткий обзор судьбы субъекта в новоевропейской философии, отмечу, что перевод субъекта из сферы трансцендентальной, из сферы познания в сферу социального бытия отнюдь не означает упразднение субъекта, как это делает постмодернизм. Только здесь – среди людей – субъект и может обрести действительное пространство для своей жизни.

---

Комментарии

Имя	Запомнить
Email
Сайт
Сообщение

← Предыдущая статья
Что значит «сознательное действие» или почему человек – не автомат

Следующая статья →
Визуальные стратегии власти: реклама как самоорганизация глупости или один из феноменов массмедиа

• Mixtura verborum 2008: небытие в маске
• Критика виртуального разума, или  Быть  Джоном  Малковичем
• Под сенью чужого дома (чужая жизнь как соблазн)
• Визуальные стратегии власти: реклама как самоорганизация глупости или один из феноменов массмедиа
• Что значит «сознательное действие» или почему человек – не автомат
• Небытие в маске или как возможен дискурс негативности
• Маска–ландшафт
• Калейдоскоп
• Психогогика философствованием. Диалог о процессе, Платоне и осознавании.
• Топологические метаморфозы слова: от речи к экрану