Сайт работает при поддержке
социально-гуманитарного института
Самарского университета
Сайт создан благодаря поддержке
Самарской гуманитарной академии
Сайт работает при поддержке
социально-гуманитарного института
Самарского университета
Сайт создан благодаря поддержке
Самарской гуманитарной академии
(Лишаев С.А. Эстетика Другого. – 2-е изд., испр. и доп. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. – 380 с.)
Автору этих строк уже не раз приходилось писать о необходимости «онтологического поворота» в эстетике, без которого невозможно восстановить философскую содержательность этой сферы знания[1]. К сожалению, ни в Украине, ни в Европе таких работ нет и, более того, они и не предвидятся, поскольку общий «тренд» исследований в этой сфере ныне принципиально неонтологичен и даже антионтологичен. Естественно, что именно в эстетике экзистенциальная опустошенность современного человека и примитивность самого его миропереживания проявляется в наибольшей степени, ибо здесь ее невозможно замаскировать за новомодными «нарративами». Эстетика являет базовый уровень человеческого опыта, и убогость последнего именно здесь выступает во всей своей «красе». Именно поэтому то, что сейчас относят к сфере «эстетики», как правило, утратило какие-либо признаки философской мысли и сводится либо к наукообразному комментаторству новомодных псевдохудожественных артефактов, либо к переинтерпретации классического художественного наследия в рамках новомодных идеологий. А сфера эстетического за пределами артефактов фактически полностью пребывает в забвении также вследствие утраты онтологизма в понимании самой природы эстетического. Нельзя сказать, чтобы в этом направлении не предпринималось никаких попыток движения, но особо удачных среди них не наблюдается.
Книга, о которой пойдет речь, является практически единственным и по-настоящему плодотворным исключением в контексте упомянутой печальной ситуации. Вообще, как показывает опыт, в настоящее время только в России сохранился вкус к онтологическому мышлению и существует множество удачных примеров оного, и поэтому книга известного самарского философа Сергея Александровича Лишаева вполне органично реализует преимущества современного русского философского мышления применительно к сфере эстетики. При этом она остается специфически предметным исследованием, не «механически» прилагающим к эстетике уже готовую онтологию, но как раз наоборот – именно в специфике эстетического опыта обнаруживая базовые экзистенциальные основания постижения Бытия как такового.
Книга С.А. Лишаева «Эстетика Другого» является удачным синтезом двух мыслительных традиций: хайдеггеровской деконструкции западной метафизики и специфического русского любомудрия, не имеющего адекватных эквивалентов в других национальных традициях. (Заметим, что подобный синтез нередко наблюдается в современной русской философии, но не всегда является по-настоящему удачным). Эстетика с момента своего возникновения в XVIII веке всегда была некой «инаковостью» по отношению к традиционной метафизике, всегда вскрывала особый опыт, не укладывающийся в рамках последней (отсюда, например, парадоксализация категории «цели» в эстетике И.Канта), – и именно поэтому от эстетики всегда можно ждать и качественно новых ходов в «переоткрытии» онтологической тематики. Первый подобный пример «переоткрытия», как известно, показали уже немецкие и русские романтики. Книга, о которой пойдет речь, как нам кажется, также из их числа.
В основе концептуального аппарата, развертываемого автором, лежит весьма нетривиальное истолкование философемы «Другого». Последняя здесь утрачивает свой привычный смысл ходячего атрибута некого «самоценного субъекта», с которым наше «я» вступает во взаимодействие, но приобретает универсальный категориальный статус, обозначая реальность как таковую в модусе ее не зависимой ни от чего самоданности. Такая трансформация как тенденция давно наметилась в рамках феноменологии, но еще не получала столь существенного обоснования и применения, как здесь. При этом автор исходит из своего очень четкого представления о парадигмальной ситуации в современной философии: «Сегодня перед философом стоит задача постижения не того в опыте, что можно свести к априорным формам чувственности и рассудка, но, напротив, того, что к ним не сводимо, что событийно по своей природе»; возникла потребность в «неклассической онтологии, которая может быть понята как трансцендентальная аналитика сингулярных данностей, “точек интенсивности”… особое значение в этом контексте приобретают те данности, в которых обнаруживает себя мета-физическое, Другое и которые ускользают от попыток их объективации, от превращения их в предмет познавательной или практической деятельности. К числу таких онтологических данностей по праву можно отнести и эстетические феномены» (с. 4-5).
Поэтому само понятие эстетического изначально задается неклассической онтологией. «Эстетические расположения, – пишет автор, – событийны (непроизвольны). Эстетическое или есть, или его нет, а потому эстетическое – это граница не поддающегося преобразованию посредством техники мира, оно трансцендентно (перпендикулярно) миру, предположенному наукой и техникой»; поэтому в тематическом аспекте можно сказать, что онтологическая эстетика отвечает на «вопрос о границах технического мира», тематизируя«тот аспект нашего бытия в мире, который о-граничивает сферу техники» (с. 5).
Но это лишь «внешняя» рамка понятия эстетического. В содержательном отношении оно разворачивается следующим образом: «эстетическое как непроизвольное, как данное онтологично по самой своей природе»; оно «напоминает о присутствии в жизни того, что просто есть, с чем нечего делать (с чем ничего не поделаешь), что нельзя использовать, но что важно своей самобытностью, своей неподдающейся симуляции реальностью. Однако то, что нельзя объяснить и использовать, можно попытаться осмыслить, поняв Другое как границу мира техники, причем границу, проходящую прямо через нас, границу, которая есть мы сами в глубине нашего существа» (с. 6). Тем самым, эстетическое онтологично, с одной стороны, постольку, поскольку оно есть событийная явленность само-даннего сущего; с другой – постольку, поскольку оно является человекообразующим событием, являющим нам нашу сущность.
Этим определяется и нынешняя, как принято выражаться, «актуальность» эстетического для ситуации современного человека: «Эстетическое – это та область философского вопрошания, которая может быть особенно интересна современному человеку, ищущему не “эффективного” и “удобного”, а подлинного, настоящего, действительного. Почему? Прежде всего потому, что оно удовлетворяет потребность современного человека в онтологических “константах”» (с. 6-7). Онтологический базис эстетического – это «удивление перед тайной Другого» (с. 7), как событие открытости нашей экзистенции..
Автор придает статус категории термину «расположение» (от выражения «я расположен к чему-то»), который следует, с одной стороны, рассматривать как эквивалент хайдеггеровского экзистенциала «настроение» (Stimmung); а с другой – в нем есть и специфически русская смысловая размерность, не сводимая к иностранным эквивалентам. На наш взгляд, в отличие от Stimmung, «расположение» – это не только экзистенциальное состояние, но и некий проект образа мира, который из него с неизбежностью разворачивается. Этого аспекта у М. Хайдеггера нет. Принципиальный авторский тезис, определяющий природу эстетического события, следующий: «Исходным для онтологической интерпретации эстетического расположения будет не субъект-объектное отношение, а само Другое как то, что конституирует эти данности как особенные, “удивительные”, “странные”, “запоминающиеся” и т. д.» 20.
В свою очередь, феноменологическая данность эстетического в нашем опыте определяется так: «Эстетическая данность Другого обнаруживает себя как непроизвольная выделенность какого-то предмета и (или) чувства в потоке сменяющих друг друга образов и переживаний. Причем это “застревание” на каком-либо предмете (на образе, на сочетании образов) не поддается рациональному объяснению, демонстрируя тем самым свою событийную природу. Оказаться в эстетической ситуации – значит быть занятым чувством, которое не может быть сведено ни к его предметному содержанию, ни к качественным параметрам предмета как “причине” чувства» (с. 21).
Благодаря этому Другое «как особенное предмета, только и способно освободить нас из привычного автоматизма скольжения по вещам». Что же происходит «внутри» этого события? Нечто поистине таинственное, словно являющее нам скрытую «подкладку» бытия: Другое «соединяет “я” человека и “оно” предмета в совместность длящегося мгновения присутствия чего-то Иного. Другое в ощущении и “простом” чувстве мы можем обнаружить лишь постфактум, в плане философского размышления над предельными основаниями нашего опыта, в то время как эстетическое изначально конституируется (в нас) в качестве чего-то Особенного. Эстетическое чувство – это чувство данности (открытости) Другого» (с. 23). Тем самым, эстетическое – это акт спонтанного трансцендирования наличной предметной ситуации нашим сознанием, открывающий непосредственный опыт Бытия как такового, как мирообразующего предельного смыслового горизонта, вторгающегося в качестве Иного в горизонт наличной предметной ситуации. Поэтому «данность Другого – это эффект бесконечности, маркирующий собой эстетическое событие и эстетическую ситуацию» (с. 29). Возникающий здесь «эффект бесконечности» является отличительным признаком «эстетического события».
Поскольку «Другое само по себе не есть “какой-то” предмет нашего восприятия наряду с другими предметами» (с. 23), но особое самораскрытие Бытия посредством взаимо-преображения наличной передметности и сознания, которое ее воспринимает в ситуации эстетического события, то «становление Другим захватывает равной мере и человека, и созерцаемую им вещь (когда эстетический опыт связан с созерцанием). Эстетическое событие – это событие рождения и смерти нового существа, человеко-вещи, своего рода эстетического кентавра. Его рождение нельзя предсказать заранее» (с. 23). Метафора «кентавра» здесь уместна для акцентирования того факта, что «внутри» эстетической ситуации «я» и «вещь» взаимоопостредованы: состояние «я» воспринимается на «языке» вещей, а смысл вещей расшифровывается лишь на «языке» наших внутренних «расположений». Расщепляя ситуацию, имеем две формы чувственной данности Другого: 1) ситуация созерцания и эстетическогопереживания предмета вне нашего тела; 2) ситуация само-переживания.
Но само Другое при этом остается не редуцируемым ни к каким самым замысловатым предметностям и расположениям: «То, что мы воспринимаем в эстетическом опыте, – есть Другое (Иное)… Другое, взятое само по себе, по ту сторону чувственно воспринимаемой предметности, сопровождающей его опытную данность человеку, может быть определено только апофатически, как “ни-что”. Только соединившись с какой-либо предметностью, с “чем-то”, Другое обретает форму “возвышенного”, “прекрасного”, “ветхого”, “мимолетного”, “тоскливого”... и эстетически открывает себя» (с. 29). Термин «апофатически» здесь принципиально важен – он указывает на предельный смысл эстетического как такового. Развитая автором концепция максимально раскрывает именно этот предельный смысл, для которого эстетическое – это, в конечном счете, есть один из путей опытного Богопознания, идущий через особое восприятия тварного мира. Эстетическое в таком понимании, глубоко эксплицированном в авторской концепции – это путь своего рода естественной трансценденции, открывающей Иное мiру сему, его абсолютного Другого.
Это фундаментальное различение, в свою очередь, позволяет автору отмежеваться от тривиальных представлений от эстетическом, привязывающих его к сфере психо-эмоциональных процессов. «Эстетическое чувство, – пишет С.А. Лишаев, – как чувство Другого нельзя смешивать с ощущениями и вызываемыми ими эмоциями. Ощущения всегда условны, обусловлены определенными свойствами вещей, а потому допускают механическое повторение, механическое воспроизведение… Стало быть, то или иное эстетическое определение не есть определение предмета на основе какого-то объективно данного эстетического качества. Оно суть артикуляция события метафизически углубленного восприятия предмета, в “силовом поле” которого предмет конституируется в качестве эстетического и обретает характеристики, апостериори определяемые нами в терминах эстетических свойств, черт и характеристик» (с. 26-27). Тем самым, эстетическое всегда опосредовано особым усилием свободы, и его никак нельзя смешивать со спонтанностью психических реакций, составляющих «фон» эстетического события.
Этим принципом определяется и авторская концепция сущности художественного произведения: «Предметы искусства… представляют собой не что иное, как преэстетические предметы, которые своей энтелехией имеют эстетическую ситуацию: они изначально, уже на уровне замысла нацелены на индуцирование эстетического события… Это, однако, еще не означает, что они обладают некой объективной силой – способностью переводить себя из эстетического пред-существования в эстетическое существование при любом контакте с человеком» (с. 41). «Преэстетическое», в авторской концепции – это как сфера объективных характеристик внешнего предметного мира (гармония/ хаос, ритм/аритмия, симметрия/асимметрия и т. д.), определенным образом настраивающих наше восприятие; так и сфера «естественных» переживаний и чувств, составляющих «строительный материал» эстетического события. Но без усилия свободы сами по себе все эти объективные качества и процессы еще не могут привести к свершению эстетического события, «не срабатывают».
Эстетическое событие есть акт «эк-зистирования» (М. Хайдеггер), то есть акт «выступания в просвет Бытия», актуализации человеческого Присутствия в бытии (Dasein). Поэтому ключевой онтологический постулат автора состоит в утверждении, что «открытие Другого дает человеку возможность эстетически прочувствовать онтологическое различие, онтологическую дистанцию между сущим, (в том числе и собой как сущим) и Другим (как Бытием, как Небытием и как Ничто)» (с. 77). Этим задается тройственная онтологическая типология эстетических «расположений», трояко актуализирующих наше Присутствие.
Чувственная данность Другого как Бытия разворачивается в особых временных эстетических расположениях, специально исследуемых автором в категориях ветхого, юного и мимолетного. Кроме того, дана эстетическая феноменология двух типов времени: циклического и линейного. В свою очередь, анализ пространственных эстетических расположений включает в себя феноменологию категорий затерянного, маленького и топоса беспричинной радости. Категоризация этих столь привычных и фундаментальных способов эстетического мирочувствия, составляет очень ценную инновацию автора.
Если первый тип (данность Другого как Бытия) – это «утверждающие эстетические расположения», то второй, «чувственная данность Другого как Небытия», разворачивается в исследовании категорий безобразного, ужасного и страшного. Наконец, третий тип – «чувственная данность Другого как Ничто» – определяется автором как «эстетика “пустого” пространства и “пустого” времени» и разворачивается в исследовании категорий тоскливого (в том числе и «хандра» как особое экзистенциальное состояние) и скучного. Кроме общего категориального анализа автор делает обширные экскурсы в историю эстетики и в сферу художественного опыта XIX-XX веков с целью предельной конкретизации и «оплотнения» содержания этих категорий.
Не имея возможности проводить систематическое рассмотрение всего этого обширного материала, приведем лишь ряд особо характерных примеров, демонстрирующих плодотворность предложенной эстетической онтологии.
В частности, не только особый концептуальный интерес, но я некую задушевность автор проявляет по отношению к понятию «ветхого», которое у него приобретает развитие до уровня неклассической эстетической категории. И это естественно, так как через эту категорию ярко усматривается базовая онтология тварных вещей: «Ветхость – такой аспект существования вещей, в котором они показывают себя не совпадающими с самими собой, а потому свободными от мертвой самотождественности понятия… Ветхость – такое состояние вещи, в котором она открывает за-вещанное ей: свою временность как откровение “за” вещью расположенного Времени всего существующего» (с. 136). Более того, «ветхость» раскрывает нам скрытый «апофатизм» тварного бытия, его живую тайну: «Двигаясь к Началу вещей от ветхости вещей, а не от их акме, мы обращаем внимание на неопределенное (и неопределимое) в существующем, а не на то, что в нем определенно» (с. 137).
А вот эстетическая феноменология категории «малого», которое дает положительный эстетический эффект, поскольку «мы любуемся “малым” и испытываем “сладкую”, “щемящую” грусть и умиление пред затерянным в огромной вселенной сущим, переживая – через созерцание другого как “беззащитного”, “слабого”, “непрочного” – собственную “незначительность”, затерянность в бесконечном мире, где (в своей “малости”) теряется любое сущее, взятое в своей единичности, обособленности от целого мира. Даже самое “большое” – “мало” по сравнению с размерностью вселенной» (с. 197).
Особенно глубока и плодотворна, на наш взгляд, авторская формулировка смысла классической категории безобразного. В ней раскрывается внутренняя парадоксальность мира, в котором лицо меняется местами с «изнанкой»:
«Безобразное – это хаос (Небытие), нашедший себе выражение не в чем-то “беспредельном”, не в неопределенности пространства, а в определенной вещи, в форме. Небытие положительно присутствует в вещи (и мы это чувствуем, непроизвольно отвращаясь от такого предмета): оно присутствует в дисгармонии ее элементов… Безобразным будет для нас предмет, чувственная форма которого служит не выражению смысла, а, напротив, выражению бессмыслицы, в безобразном под личиной некого “что” прячется “ни-что” –Небытие; здесь оформленность, которая сама по себе есть хотя бы минимальное выражение смысла, оказывается орудием бессмыслицы, здесь формой утверждается бесформенность, здесь форма служит отвержению Присутствия как способа осмысленного существования» (с. 218).
Наконец, среди наиболее интересных авторских категориальных формул стоит выделить разработку неклассической эстетической категории «тоски». Она интересна не только своей метафизической глубиной, но и тем, что является специфически эстетическим обобщением опыта экзистенциальной «заброшенности» человека, определяющем специфику культуры ХХ века:
«То, чем выделена тоска из эстетически нейтральных состояний, – это утрата неосознаваемой, но, тем не менее, повседневно данной уверенности в осмысленности того, что я вижу, воспринимаю. Этой привычной осмысленности мира мы чаще всего не замечаем, как не замечаем воздуха, которым дышим и о котором вспоминаем лишь тогда, когда чувствуем его недостаток, когда нам “нечем дышать”… Доминанта тоски как расположения – это переживание отсутствия Бытия в сущем, опыт метафизической пустоты, следовательно, тоска есть не что иное, как форма данности Другого. Другое здесь дано как Ничто, как “пустота” на том “месте”, где человек привык иметь дело с неощутимой “заполненностью” мира Другим как Бытием. В этом смысле тоска есть тоска по Бытию, устремленность к утверждению в Другом» (с. 332).
В столь кратком рассмотрении мы затронули лишь ключевые смысловые «узлы» книги, которая требует медленного и вдумчивого чтения. Это касается не только ее содержания, но и стиля, который резко отличается от большинства бытующих ныне эстетических трактатов. Последние, как правило, колеблются между двумя крайностями – от топорного и неудобоваримого, еще советских традиций, квази-академизма; до некой экспрессионистической публицистики, перенасыщенной новомодным жаргоном. Ни того, ни другого в этой книге нет. Она написана так, как и должны писаться философские произведения – языком ясным и вместе с тем задумчиво-многосмысленным, заставляющим заново возвращаться к уже прочитанным фрагментам, хотя бы для того, чтобы снова оценить завершенность и одновременно внутреннюю открытость мысли.
Хотя книга не охватывает всей системы эстетических тем и категорий, но по глубине и четкости разработки базовых концепций, по энтелехийному единству видения эстетической бытийности в ее специфичности, в ее «самое само» (А.Ф. Лосев), по завершенности анализа ключевых проблем, она может очень удачно выполнять роль современного введения в эстетику именно как область философского познания. Исходя из этого, надеемся на как можно более широкое ознакомление с ней всех заинтересованных читателей Украины.
Источник: Практична Фiлософiя. 2013. № 3.
Комментарии← Предыдущая статья
Mixtura verborum' 2014: жизнь в параллельных мирах
О тексте
Дополнительно