Зритель как оплот гуманизма

Mixtura verborum`2006: топология современности: сб. ст. / под общ.ред. С.А. Лишаева. – Самара : Самар. гуманит. акад., 2007. – 180 с. стр.101-107

Е. А. Иваненко, М. А. Корецкая, Е. В. Савенкова

 

Ты и представить себе не можешь, как фрекен Бок хочет попасть в телевизор…
Астрид Линдгрен.«Малыш и Карлсон.»

 

Как утверждает Ж.-Л. Нанси, «гуманизм есть поиск человеческой сущности», некий ответ(ственный) проект того, что такое человек. Как известно, гуманизм на рубеже веков пережил жестокий внутренний кризис и ныне является не столько концепцией, сколько общим местом культуры. Сегодня действие гуманизма сводится к культурной привычке. Гуманистические структуры используются как масс-медийные клише.

В XVIII веке апогеем теоретических усилий стал кантовский вопрос «Что такое человек?», увенчав собой пирамиду вопросов разума. Проект Просвещения предлагал различные теоретические конструкции ответов, различные сущности: Гражданин, Рациональное животное, Моральный субъект и т. д., и т. п., вплоть до Ариев-пролетариев. Но пока великие титаны Модерна сшибались лбами в gigantomahia peri tes usias[1] в борьбе за единственный престол, в отдалении стоял и смотрел скромный зритель. Зритель… а кто это, собственно? Незаметная фигура (однако, ради которой развернулся весь спектакль Просвещения) – бюргерское сознание, потенциальный субъект, готовый просвещаться и подвергаться воспитанию. В отличие от возвышенных метанарративов – поэтико-теоретических рассказов о Человеке – зритель (некто, кто угодно) всегда был просто функцией и никогда не претендовал на что-то большее. Это его и спасло от вымирания в гонке героических вооружений. Причем это не только сохранило ему жизнь, но и подарило власть, в конечном итоге безграничную. Хотя бы по той простой причине, что больше не стало ни одной сущности, способной поставить ему границы. Зритель был свидетелем того, как появились герои, как бились герои; он был свидетелем того, как герои погибли. Он был свидетелем того, что их не стало; теперь он свидетель того, что их нет, их нет, их нет… И вот, зритель – оплот гуманизма, поскольку он универсальный свидетель гуманистической пустоты. Он был воспитан как тот, кто просвещается, и потому он усердно поглощает новое, и никто не научил его завершать этот процесс.

В самом слове «зритель» (speсtator[2]) есть некая двойственность – пассивность и активность одновременно. Окончание латинского слова указывает на активность субъекта (типа «креатор», «мелиоратор», «архитектор»), да и русское слово «зритель» тоже скорее указывает на некого агента действия (типа «деятель», «учитель»). Однако по смыслу зритель – это пассивный собиратель информации, воспринимающий, впитывающий ее глазами. Таким образом, активность зрителя – это активность восприятия, в отличие, например, от активности актера. Деятельность зрителя состоит в потреблении, и в этом смысле зритель как структура вполне укладывается в рамки общества потребления, пришедшего взамен общества производства.

Другой стороной амбивалентности зрителя (активность/пассивность) оказывается пара уязвимость/неуязвимость. С одной стороны, как поется в детской песенке, мы дома сидим, с другой стороны, мы едем. Зритель, переживая бурные эмоции, погружая себя в пучину бразильских страстей или ментовских будней, всегда остается защищенным от тотального эмоционального кризиса и непосредственной опасности, угрожающей телу. Потому-то так приятно и интересно смотреть фильмы-экшн и триллеры, и даже передачи типа «врачебной тайны», где вживую перед экраном вскрывают человеческое тело. Жуть!.. Но не мое же… Мое тело в халате и в тапках, вцепившись в подлокотники дивана, страстно болеет за любимого героя и жадно вбирает в себя информацию, которая, возможно, никогда не пригодится – как выжить, например, на необитаемом острове. Возможно? Да наверняка не пригодится, так как количество советов, рекомендаций, методик для чего угодно (от похудения до постройки космического корабля) так много, что воспользоваться ими просто нет времени. И это не случайность. По большому счету нет и желания претворять в жизнь имеющуюся информацию. Знание – сила, и если ты знаешь, как стать звездой, – ты уже звезда. Это знания ради самих знаний, бесконечная эрудиция без интеллекта, без деятельности, без опыта. Интереснейший феномен, вызов онтологическому аппарату – как такое может существовать, да еще и в качестве доминанты культуры; в кантовской системе, например, такой феномен вообще не нашел бы себе места. Произошла некая инверсия; говоря кантовским языком, продуктивная способность воображения трансформировалась в непродуктивную способность воображения.

Современный зритель обладает огромным материалом и навыками собирания и восполнения до живой эмоции любого полуфабриката – примитивный сериал расцвечивается собственными, схожими по теме переживаниями, воспоминаниями, ожиданиями и прочим эмоциональным инвентарем. Но зритель не способен более к формированию целостного поля опыта, это сказывается роковым образом на неспособности формировать суждение и производить что-то новое по поводу увиденного; таким образом, зритель не способен производить себя в качестве активного субъекта. Так по прежнему присущая зрителю как носителю эстетической способности к различению способность воображения оказывается фатально непродуктивной. Место суждения заменяет симулякр такового – оценочное высказывание типа «круто!» или «фуфло!» или даже сведенное к механистическому алгоритму голосование вроде того, что «если вам нравится – нажмите 1, если не нравится – нажмите 2».

С одной стороны, зритель – это, конечно, продолжение традиции когитального субъекта, всеведующего наблюдателя, носителя разума, сосредоточенного в одной трансцендентной точке и потому неуязвимого, но обладающего предельной активностью, с другой стороны, сами напрашиваются следующие различия. Наблюдатель – это экспериментатор, руководствующийся внешней целью, причем всеобщего характера. Зрительский интерес, руководящий им в выборе зрелища, всегда носит частный характер; к слову сказать, потому-то и опыт зрителя всегда остается частичным. Зритель любопытствует, его интерес никогда не фокусируется надолго на одном объекте, отсюда традиция «серфинга» по каналам. Наблюдательский интерес же порождает изумление – глубокое осознание событийности собственного ума по поводу предмета, отсюда критическая дистанция наблюдателя к самому себе, которой лишен зритель. Наблюдатель всегда наблюдает конкретный объект, конструируя его тем самым, зритель же просто смотрит. Ведь не важно, что мы будем смотреть; важно, что мы будем смотреть. Зритель просто тратит время жизни, заполняя его равномерным потоком переживаний, зритель совпадает с процессом смотрения, а наблюдатель всегда больше самого процесса. Опять же известная вещь: не мы переключаем каналы, но, в каком-то смысле, телевизор переключает нас. Мы, словно на работу, стремимся успеть ко времени любимой передачи – это важно не упустить! Хотя, если это упустить, в жизни ничего не изменится. Наблюдатель же не может позволить себе так расслабиться.

Зрительский процесс – это в чистом виде субъективация по Фуко, где субъект – это не начало и не конец, а ситуативный осадок. Как таковой непредсказуемый, а потому и неуязвимый. Этот процесс настолько увлекателен, что зачастую зритель отождествляет себя полностью со зрительским местом, отсюда возникает уверенность в собственной, в том числе физической, неуязвимости. Например, события 11 сентября наблюдали люди, стоящие на улице непосредственно под рушащимися башнями, с выражениями полного восторга на лицах, невзирая на то, что жизнь их находится под непосредственной угрозой. Еще более характерный пример того, как зрительское место стало абсолютно уязвимым, – это захват в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост». Зрители стали жертвами, автоматически превратившись в зрелище.

Зритель слишком привык, что, смотря на экран, он находится с другой стороны события. Это вызывает привычку смотреть на любое событие дистантно. Отсюда следует несомненная несамостоятельность, но при этом и специфическая эффективность – возникает, так сказать, «коалиция слабых», продуцирующая коммуникативную общность. По поводу увиденного невозможен серьезный опыт, но возможно общение, более того, общение и оказывается тем единственным опытом, который доступен.

Можно провести аналогию между тем, что транслирует массмедиа, и фольклорными структурами, такими как сказки, например. Действительно, роль сказок сводилась к подготовке к различным событиям, в том числе инициаторного характера. Роль сказок была обучающей, сообщающей, как вести себя в каждой конкретной и неизбежной ситуации. Такова же роль массмедийных передач – они постоянно учат и готовят реципиента к событию «икс», разница со сказкой в том, что поскольку не определен род, то и не определим набор необходимых событий. Поэтому современного зрителя (как идеального гражданина мира) готовят ко всему – как бороться с вампирами при помощи презервативов, как выжить на необитаемом острове с Жанной Фриске, как приготовить крокодила, как вести себя, если внезапно родится ребенок от другого. Зритель впитывает в себя все возможные сюжеты социализации. По старой традиции Просвещения, но на свой лад современные медийные средства дают изобильную информацию о том, как быть идеальным человеком. Они же и производят этот образ в каждом зрителе. Зритель же, создавая коммуникативное поле вокруг тем медиа, поддерживает тем самым гуманизм на плаву.

Гуманистическая норма в ситуации кризиса метанарративов поддерживается за счет публичного осуждения отклонений от нее. В этом состоит социально-терапевтическая функция медиа-скандалов, медиа-маньяков, продажных политиков и т. п. Современная модель управления социумом застроена, исходя из принципа зрелища: медиократия основана на неписаном законе – каждый имеет право смотреть и быть увиденным. Зритель – это реальная политическая сила. Власть зрителя велика, приз зрительских симпатий способен решать судьбы не только отдельных программ, но и целых государств. За зрителей сражаются, но присвоить себе неуловимый зрительский интерес нельзя, так же как нельзя присвоить себе потоки информации. Их можно только перераспределять. Зритель становится товаром, и этот товар формируют, воспитывают, подвергают селекции. Современное культурное поле, как в парнике, взращивает изысканные сорта зрителя. Современный зритель – это не быдло, это искушенный, знающий, сверхспособный к восприятию овощ. Грядки целевых аудиторий взращивают разнообразный, хотя и типизированный пафос. Плюс еще грядка с экспериментальными сортами, чтобы иметь возможность в перспективе охватить неохваченные ранее интересы.

Зритель в принципе согласен быть пафосным овощем. Ведь это означает идентичность, способность к сообществу: мы, смотрящие канал «Культура», не то же самое, что вы, смотрящие сериалы! Инвестиции личного времени на смотрение должны компенсироваться получением новой информации, которая может улучшить и дополнить собственную гармонию. Зритель всегда влеком – это его основная характеристика и неотъемлемый признак. Желание посмотреть «что-нибудь» связано с потребностью от-влечься и раз-влечься. От-влечься от себя и своих проблем и во-влечься во что-то иное, что можно прекратить, просто выключив телевизор или выйдя из зала. Влечение как структура механистично, это эдакая машина желания, перемалывающая в своих шестеренках все острые углы, все сингулярное, производя на выходе типическое – зрительскую массу. С вариациями: зрительская масса с изюмом, зрительская масса с курагой… Что поделаешь, общество потребления!

Человеческое ищут везде – смерть автора избыла человека. Автором теперь может быть компьютер, но компьютер не может быть зрителем. И никто никогда не будет плясать перед машиной. Даже съемки перед камерой – это только опосредованное обращение к зрителю, даже если зрительское место никогда и не состоится. Зритель остается один на один со зрелищем – это приватное место, которое, тем не менее, способно соседствовать с другими приватными зонами. Темнота зрительского зала не позволяет видеть соседей – ты один на один со зрелищем, но вместе с тем ты в неком сообществе, объединенном общей эмоцией, которая от этого увеличивает свою мощность. Когда вы слышите аплодисменты в зрительском зале – вы слышите эхо гуманизма.

Итак, если зрительское место определить как место приоритетов современной культуры, то становится возможным провести диагностику современности, отталкиваясь от анализа этого феномена. Быть зрителем легко; сложно составить суждение по поводу собственной зрительской ангажированности. Этой непростой задаче была посвящена работа философского клуба 2005-2006 годов. Методология работы заключалась в просмотре знаковых для культуры фильмов и его последующих обсуждений. Результатом этой работы стал цикл эссе, предлагаемых в данном сборнике. В частности в рамках предлагаемого проекта здесь представлены эссе «Мегаполис эпох модерна и постмодерна в кино: от “Метрополиса” до “Города грехов”»; «”Первые на Луне”, или Правила кройки и шитья симулякра»; а так же студенческие работы «Эксперимент…» и «К вопросу о роли масс-медиа в массовом обществе».

[1] Борьба гигантов за сущность (греч.).

[2] Зритель, созерцатель, наблюдатель (лат.)

Комментарии

 
 



О тексте О тексте

Дополнительно Дополнительно

Смотрите также:
Маргиналии: