Предисловие

Немотствущий опыт и задачи эстетического исследования.Смысл эстетического анализа мы видим в том, чтобы «немой» (не мой) опыт сделать «моим» опытом, чтобы предоставить слово тому, что имеет место, но, увы, немотствует, лишенное имени, непоименованное. Исследуя, выявляя, именуя, философ, как и художник, расширяет и углубляет нашу способность видеть, слышать и понимать мир и свое бытие в мире. Чувство, переживание, настроение, расположение есть для нас постольку, поскольку мы поименовали его. Например, если мы определили эстетическое чувство исключительно как чувство прекрасного, то чувства ветхого как эстетического чувства для нас не существует. Активное, сознательное и деятельное отношение к эстетическому опыту возможно только в том случае, если эстетический опыт выделен из потока разнородных ощущений и переживаний и удержан в слове, высвечен соответствующим понятием.

Ситуация в эстетике. Необходимость перемен в такой области философского знания как эстетика чаще всего связывают с неклассической ситуацией в искусстве. Представители академической эстетики испытывают беспокойство из-за все время возрастающего несоответствия ее категориального аппарата новым формам художественной жизни.

В ситуации хронического отставания от практики авангардного искусства за эстетикой закрепилась репутация консервативной дисциплины. Пытаясь преодолеть падение интереса к этой дисциплине со стороны «общественности», многие эстетики  устремились в погоню за искусством, в надежде найти способ его рационального «освоения». Однако тот, кто догоняет, мало чем может помочь тем, кто «делает искусство» и профессионально занимается его изучением. Думаю, что только та эстетическая теория, которая не плетется в хвосте событий, но сама способна стать событием, событием мысли, может оказаться полезной как для искусствоведов, литературоведов, культурологов, так и для людей искусства.

Переосмысление опыта классической эстетики (эстетики прекрасного), направляемое стремлением придать этой дисциплине способность  ассимилировать неклассические формы современного искусства, с неизбежностью сужает горизонт методологических поисков, ставит их в зависимость от старой, ныне обветшавшей концептуализации эстетического, отождествлявшей эстетическое и артефактическое[1].

Попытки включить в предметную область эстетического познания все те феномены, которые институционально заявляют о себе в качестве произведений искусства, представляются нам непродуктивными для развития эстетики в постклассической культурной ситуации. Мы исходим из того, что и в музее, и на выставке, и в магазине художественной книги встречается немало артефактов, не представляющих интереса с эстетической точки зрения и что в то же время, вне традиционных форм презентации «продуктов художественного творчества» мы можем обнаружить немало феноменов, требующих к себе самого пристального философско-эстетического внимания.

Полагаю, что сегодня (это «сегодня» началось еще «вчера», в ХХ веке)  появилась возможность и, одновременно, потребность в том, чтобы эмансипировать эстетику от искусства, а искусство от эстетики. Не отказывая искусству в особом отношении к эстетическому опыту следует отказаться от того, чтобы мерить эстетическое по мерке художественно-эстетического и тем более по мерке искусства.

Сегодня многие философы согласны с тем, что с эстетикой «надо что-то делать», что нужна Новая Эстетическая Теория[2]. Методологический хаос, характерный для философии последних десятилетий, может сыграть положительную роль в обновлении эстетической мысли, если он приведет к поиску новых, неожиданных подходов к концептуальному осмыслению «эстетического». В любом случае, прежде чем приступать  к анализу тех или иных конкретных феноменов, которые мы определяем как «эстетические» феномены, следует по возможности ясно и четко определить, что именно понимается нами под терминами «эстетика», «эстетическое».

Задачей этой книги, продолжающей работу, начатую в «Эстетике Другого» (Самара, 2000), как раз и является продумывание концептуальных основ одной из возможных версий постклассической эстетики, в которой основное место отводится не искусству, а артикуляции многообразных форм эстетического опыта.

Классическая эстетика и эстетика Другого. Каково же отношение  классической эстетики к феноменологии эстетических расположений? Эстетическое (для классической философии) распадается на предмет эстетического созерцания (прекрасная данность) и на эстетическое чувство субъекта: предмет и чувство оказываются здесь связаны друг с другом таким образом, что или субъект наделяет предмет эстетической значимостью, или, наоборот, предмет обусловливает эстетический характер чувства. При этом эстетическое событие, которое, собственно, и позволяет нам апостериори определять вещи и чувства как эстетически значимые, в поле зрения классической философии не попадало.

На место эстетики, сориентированной на опыт созерцания прекрасных предметов, опыт мира как «зрелища», должна прийти эстетика, которая кладет в свое основание не прекрасный предмет и не чувство прекрасного, а событие встречи с особенным, Другим, то есть событие переживания возможности/невозможности понимающего бытия в мире.

«Эстетическое» в нашем понимании есть чувственная данность, в которой присутствует Другое как особенное в нашем чувстве. Эстетика, исходящая из событийности эстетического, рассматривающая эстетическое как чувственную данность Другого в таких его модусах как Бытие, Небытие и Ничто, это онтологическая по своей исходной интенции эстетика[3].

Ключевым понятием, способным развернуть процессуальную эстетику «события», будет понятие «эстетического расположения». Эстетика Другого – это открытая, не выставляющая догматических определений «эстетического» дисциплина, где «эстетическое» – подвижный горизонт, в котором Другое может иметь «место», может располагаться в сущем, обнаруживая свое присутствие в реакциях отшатывания «от» или влечения «к» тому или иному сущему. Хотя опыт чувственной данности Другого всегда конкретен, ситуативен, но описание и анализ такого опыта обнаруживает в его пестроте и многообразии некоторые типологически устойчивые формы, определяемые нами как «эстетические расположения». Эстетизированное в точке встречи с Другим сущее, постфактум придающее событию эстетическую форму, дает нам возможность говорить о спецификации «эстетического» в таких расположениях как «мимолетное», «ветхое», «юное», «страшное», «ужасное», «тоскливое», «затерянное», «скучное», «беспричинно радостное», «прекрасное», «маленькое», «большое», «возвышенное»...

Другое в рамках феноменологии эстетических расположений суть онтологический горизонт человеческого присутствия в мире. Другое рассматривается этой эстетикой постольку, поскольку оно дано нашему чувству, для которого трансценденция есть что-то предельно Другое, «далекое» и в то же время – предельно близкое, имманентное человеку. Эстетическое расположение – суть встреча человека с трансценденцией, а потому не может быть адекватно исследовано в рамках категориального анализа. Другое открывается человеку в его влечении(-к) или отшатывании(-от) сущего и поддается описанию и истолкованию через анализ «эстетических расположений», в которых Другое обнаруживает себя в модусах Бытия, Небытия и Ничто.

Следование методологической установке на феноменологически конкретное описание эстетических расположений ведет к созданию их «карты». Расположения, наносимые на эстетическую карту, не выводятся логически как необходимые элементы непротиворечивой системы эстетических категорий, а описываются и истолковываются как соседствующие друг с другом феномены. Эстетика в этом смысле может быть названа (по аналогии с гео-графией, космо-графией, палео-графией и т. п.) эстето-графией. Философ выступает в роли картографа[4].

В книге «Эстетика Другого» был осуществлен анализ эстетических расположений как событий, которые случаются с человеком, которые неожиданно настигают его. Ближайшая наша задача состоит теперь в том, чтобы описать и проанализировать эстетические расположения, достигаемые человеком в ходе особого рода деятельности, которую (по ее телосу) можно определить как эстетическую деятельность. В двух главах этой книги мы попытаемся нанести на эстетическую карту такие феномены, как «эстетическое паломничество», «эстетическое действо» и «художественно-эстетическая деятельность», что позволит раздвинуть горизонты феноменологии эстетических расположений и распространить принципы эстетики Другого на анализ эстетических ситуаций, которые сознательно подготавливаются человеком в процессе эстетической деятельности.


[1] Эстетическое послание классики можно кратко охарактеризовать, например, так: 1) все, что относится к искусству – должно быть отнесено к области эстетического (это прямой смысл послания), 2) все что может быть определено в качестве «эстетически значимого» не может выходить за границы, установленные теми категориями, которые обнаруживаются эстетической теорией в классическом искусстве (это его косвенный смысл, его подтекст). Для нас особенно важен этот второй, косвенный смысл эстетического послания классики. Хотя многие философы XVIII–XIX веков и заговаривали порой об «эстетике природы», но «на деле» (в своей исследовательской практике, в конструировании системы эстетических понятий) представители классической эстетической мысли всегда исходили именно из опыта искусства, а не из эстетического опыта в жизни вне искусства. Отождествление эстетического и артефактического происходило даже тогда, когда философ на первое место ставил этетику природы (как это сделал в своей эстетике И. Кант). Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что все эстетические феномены, которые Кант обнаружил в восприятии природных феноменов, были уже хорошо известны в эстетике, базировавшейся на анализе феномена искусства.

[2] Михель Д. В. Тело, эстетика и эстетика тела // Дело философии в постклассическую эпоху. – Самара: Самар. гуманит. акад., 2002. – С. 149.

[3] При таком подходе эстетическое не может рассматриваться как феномен, конституируемый институционально (эстетическое здесь не есть то, что принято в качестве «эстетического» определенными институциями: музеями, прессой, медиа, благотворительными фондами, академическими кругами и т. д.), оно также не может быть сведено к чувству, переживанию, как не может быть редуцировано к тому или иному типу «эстетических» вещей, восприятие которых можно было бы рассматривать как эстетическое восприятие.

[4] Давая в руки исследователя новую оптику эстетического исследования, феноменология эстетических расположений позволяет удержать равновесие и не потерять «эстетическое» как феномен отличный от «чувственного вообще». Данная концепция удерживается от соблазна растворить эстетическое в трансэстетическом, к чему испытывают склонность эстетика постмодернистского толка. Понятие «эстетического расположения» – это инструмент, посредством которого мы можем анализировать эстетический опыт, не редуцируя его к одному из его собственных моментов. Расположение – это континуум человека-и-вещи, конституируемый событийно: понятие эстетического расположения ориентирует на дескрипцию эстетического опыта во всей его жизненности и неустойчивости, изменчивости, подвижности.

Комментарии

 
 



О тексте О тексте

Дополнительно Дополнительно